Повинуясь жесту напарника, Киллиан поднырнул под низко склонённые ветви одичавшей яблони – и замер.
Высокий отвесный берег был рассечён надвое узким клином расщелины. Где-то далеко внизу мерно грохотала вода, волны с шипением втискивались между камнями, расплёскивались о скалу – и отползали. Дальше расщелина переходила в изломанный овраг с топким дном, а между высшими точками двух берегов тянулся подвесной мост – недлинный, шагов на пятьдесят, и совершенно бесполезный, потому что куда легче и безопасней казалось обойти по оврагу, чем ступать на ненадёжную опору.
Правый берег, более широкий и пологий, спускался к рыбацкой деревушке на холме между лесом и морем. Каменистый и лысый, он выглядел издалека серо-коричневым массивом, на который и ступать-то неприятно. Зато левый берег, обрывистый, немного напоминающий башню посреди поля, покрывала сплошная травяная поросль с редкими вкраплениями ярко-голубых куртин лесных колокольчиков.
Ни развалин, ни хотя бы крупных камней на том берегу Киллиан не заметил.
– Идём… – Айвор тронул компаньона за руку, так осторожно, словно он не направлял, а наоборот, искал поддержки. – Нужно пройти по мосту. Обязательно, иначе никак.
У него был такой голос, что Киллиан и не подумал сопротивляться.
А вблизи мост выглядел ещё более жутко, чем издалека.
Вместо перил – толстые, лохматые от времени канаты, под ногами – не надёжные доски, а какие-то неряшливые вязанки хвороста, кое-как скреплённые друг с другом и с канатами опоры. Когда Айвор ступил на мост, тот остался недвижим. Но стоило Киллиану сделать единственный шаг, как налетел снизу упругий порыв ветра, и мост взбрыкнул, словно лошадь в попытке сбросить ненавистного седока.
Киллиан вцепился в канаты обеими руками и присел, не в силах сделать ни шагу больше. А ветер стал ещё сильнее, он забирался холодными пальцами под рубашку, зажимал рот и нос невидимой мокрой ладонью с запахом водорослей. Вязанки хвороста пружинили и расползались под ногами, а бесконечно далеко внизу солёные волны лизали острые камни на дне залива, шипели и исходили белой пеной.
Сердце колотилось, кажется, в самом горле.
«Ну уж нет. Обойдётся он без моей компании, я ещё жить хочу».
– Не бойся, – послышался голос Айвора прямо над ухом. Киллиан с трудом заставил себя оторвать взгляд от пропасти под ногами и посмотреть в глаза фейри – чёрные, блестящие, точно камень оникс. – Чем больше страх, тем сильнее ветер. Встань на ноги, ты же не трус, мальчик мой, верно? Совсем уже взрослый мальчик…
Он протянул руку, и Киллиан едва подавил желание ударить по ней наотмашь.
«Смеётся он надо мной, что ли?»
– Сколько ты говоришь лет этому мосту? Триста, пятьсот? – Выкрик почти заглушило рёвом ветра и волн, неистовых, как в лютый шторм. – Да верёвки давно уже сгнить должны, я уже не говорю про этот мусор, который вместо нормальных досок, и…
– Тихо, – сказал Айвор без улыбки и накрыл судорожно сведённые пальцы компаньона своей ладонью. – Держись за меня. Ты ведь веришь мне? Это просто испытание, не больше. Опасности нет. Прежняя хозяйка здешних мест любила пошутить, вот ветер с волнами и выполняют её последний наказ.
Это «последний наказ» прозвучало настолько по-особенному, лично, что Киллиан на секунду позабыл о страхе рухнуть на острые камни внизу, а когда вспомнил, то Айвор уже тащил его за собою к другому берегу, сжимая пальцы почти до хруста костей.
…Никогда ещё пятьдесят шагов не казались Киллиану такими длинными.
Но как только он наступил на зелёную траву на заповедном берегу, всё стихло – и ураганные порывы, и грохот волн внизу. А из птичьих трелей, солнечных бликов и запаха моря соткался дивный образ – белая ажурная беседка, открытая всем ветрам, наполовину увитая плющом. Даже полуразрушенная, она оставалась прекрасной; и Киллиан скорей бы поверил в то, что она выплетена из лунного серебра, чем в то, что она сложена из обычного камня.
Айвор отпустил руку компаньона и тенью, не существом из плоти и крови, проскользнул в беседку. Киллиан переступил с ноги на ногу, невесть зачем сорвал и растёр в пальцах нежный листочек клевера – и последовал за Айвором.
А фейри и не делал ничего – просто сидел, скрестив ноги, посреди беседки, и смотрел на море.
– Что это? – тихо спросил Киллиан, усаживаясь рядом. Стоять отчего-то было неловко, как и видеть полностью затянутый плющом белый камень ближе к западной стене.
– Старое святилище, – так же негромко ответил Айвор. Взгляд у него был немного сонный, на ресницах поблёскивало что-то – то ли брызги морские, то ли запутавшиеся солнечные блики. – То, что остаётся, когда старые божества уходят. Когда в тебя перестают верить, то ты или становишься тенью себя прежнего – фейри, уже не божеством и не духом, но всё еще и не человеком с бессмертной душой, или растворяешься в последней своей обители. В заброшенном алтаре, в просоленной скале, в дряхлом дереве-великане, в глазах ребёнка, первый раз увидевшего истинное чудо Старой Эпохи, в предсмертном вздохе последнего своего служителя… Некоторое время живёт зыбкое воспоминание, но затем исчезает и оно. Таково течение времени, и никто не властен над ним… Спи спокойно, Боадвин, дочь Боад, – прошептал он едва слышно.
Киллиан помедлил немного, чувствуя, как нарастает неприятное ощущение – словно комок льда заворочался под грудиной, но потом всё же спросил:
– Ты знал её?
– Да, – просто ответил Айвор.
«Да» – и всё. Таким тоном, что дальше вопросы задавать не получается, хоть в лепёшку разбейся об это «да».
На обратном пути мост не шелохнулся. Киллиан даже отважился отнять руки от перил, а точно над серединой клинышка-залива – остановиться и вглядеться в морскую даль. Прибрежные скалы были в пене, небо – в кружеве перистых облаков, а горизонт – в дымке. Солнечные блики слепили глаза, и на мгновение ему почудилось, что скользят по глади вод стремительные корабли под белыми и голубыми парусами, и правят ими люди в светлых одеждах, сияющих доспехах и с волосами цвета закатного золота или тонкого льна.
Киллиан недоверчиво моргнул, и видение исчезло.
«Ну и померещится же», – выдохнул он с облегчением и поспешил вслед за компаньоном, который уже махал рукою с другого берега.
– Что теперь? – беспечно поинтересовался Айвор. – В деревню?
– Ты меня спрашиваешь? – искренне возмутился Киллиан. – Вообще-то именно ты заключал договор с мерроу и брался за это задание.
– Но на кону-то стоит твоя жизнь, – заметил Айвор цинично – и расхохотался: – Ну-ну, друг мой, с таким выражением лица становишься похож на своего усатого, длиннолицего, уставшего от жизни папашу, а не на пылкого юношу, коим тебе положено быть в этом очаровательном возрасте расцвета. Уверен, это всё потому, что ни одной девицы у тебя ещё не… Да шучу я, шучу!
Киллиан с трудом усмирил дёргающуюся бровь и заставил себя перестать оглядываться в поисках рябины.
