– Хорошо выкрутился, – едва слышно произнёс Айвор, усмехнувшись в потолок. И добавил уже громче: – Что ж, рассуждения хорошие. Но в другой раз, наивный мой мальчик, оставь мне колдовство и встречи с народом Холмов. Надеюсь, что хотя бы день ты потратил разумнее, чем вечер. Что удалось разузнать по делу Этайнин?
Прозвучал вопрос вполне невинно. Киллиан украдкой перевёл дыхание: буря миновала.
Отчего-то признаваться самому себе, что он переволновался за несносного фейри и нынче даже порадовался взбучке, было немножко стыдно.
– Мистер Далтон – человек сложного характера. С мнением домочадцев не считается вовсе. Самодур и деспот, но любит казаться рачительным, хоть и строгим хозяином. – Правильные слова удалось подобрать не сразу – изрядно мешали собственные неприятные впечатления. – Вряд ли женился по любви. По крайней мере, первая его супруга, Франческа, родила только одного ребёнка, Уильяма. Вероятно, любовниц у Далтона было предостаточно, но одну, некую мисс Келли, он выделял особенно. Даже приводил её домой, когда жена ещё была жива.
– Каков негодяй, – ровным голосом откликнулся Айвор, но в глазах у него промелькнули злые, колючие искорки. – Ты сказал – «когда была жива». Значит, потом она умерла?
– Да, от затяжной болезни, – кивнул Киллиан, припоминая рассказ служанки. – Симптомы, к слову, тогда были почти такие же, как теперь. Я видел фотографию Франчески Далтон, вероятно, уже не совсем здоровой. Так вот, Уильям сейчас похож на мать, точно отражение.
– Уильям не болен, а отравлен.
– Полагаешь, и его мать тоже была?.. – Киллиан осёкся. – Тогда получается, что подсыпать яд ей могли двое – собственный муж или та самая «мисс Келли».
– Избавиться от опостылевшей супруги или от соперницы – вполне понятное желание. А белладонна – яд леди, – негромко произнёс Айвор, по-кошачьи щурясь на пылающие угли в камине. – Глупые женщины закапывают белладонну в глаза, чтобы они казались больше и темнее. Частенько это заканчивается весьма печально.
– Значит, мисс Келли?
– Возможно.
Киллиан в задумчивости притянул к себе плащ и принялся сворачивать его. Влажная ткань приятно холодила разгорячённые ладони.
«Что-то здесь не сходится».
– И всё же я не понимаю, – нахмурил он брови. – Ты сказал, что Этайнин пела об убийце Уильяма. Я было заподозрил Оскара, тем более что ему не откажешь в проницательности и жестокости…
– Правильный мой мальчик, – вкрадчиво произнёс Айвор, вклиниваясь в его монолог. – Скажи, как ты назовёшь человека, который знает о том, что совершается убийство, но молчит? И, более того, равнодушно взирает на то, как другого, невинного человека обвиняют облыжно?
– Подлецом?
– Не совсем, но пойдёт, – хмыкнул компаньон, поднимаясь. – Это преступник. И убийца в той же мере, что и тот, кто готовит яд и его подаёт. Ты хорошо поработал, Киллиан. А теперь иди спать. Завтра предстоит трудный день.
– Предчувствие или пророчество? – отозвался он ворчливо.
Айвор звонко рассмеялся и, склонившись, потрепал его по макушке:
– Всего лишь жизненный опыт, мальчик мой.
Позднее, уже засыпая, на зыбкой границе между грёзами и явью Киллиан сумел наконец облечь в слова то смутное чувство неправильности, которое смущало его с самого начала.
– Такая гладкая версия, – растерянно пробормотал он в подушку. – Так хорошо всё сходится… Но почему Оскар молчит?.. Мэри же сказала, что он любит брата… что он… похож на Франческу, а она…
Из сонной, вязкой темноты возникла вдруг прохладная, узкая ладонь и прижалась к горячей щеке.
– Умный мальчик. Действительно умный. А теперь спи. Оставь заботы мне…
На следующее утро незадолго до завтрака в дверь постучалась Этайнин – с целой корзиной ароматного свежего хлеба.
– От матушки, – тихо сказала девушка, склонив голову. Нежные щёки алели. – С благодарностью за всё. Если б вы вчера с хозяином не поговорили…
Киллиан быстро сложил два и два.
– Ходил в пекарню, убеждал подождать с выводами и пока не выгонять Кэйти Броган? – обернулся он к компаньону.
– Развлекался, – мурлыкнул тот в ответ, хотя выражение тёмных глаз было на редкость серьёзным; пожалуй, даже и опасным. – Забавно наблюдать, как мечется душа у маленького человечка, когда он решает, что страшнее – отказать чванливому богатому болвану со связями или обидеть Добрый Народ.
Сказал – и исчез, точно в воздухе растворился. Только за углом мелькнул чёрный кошачий хвост.
Киллиан вместе с Этайнин прошёл на кухню, чтобы передать Нив хлеб и освободить корзину. Улучив момент, он спросил у девушки:
– Вы ведь влюблены в Оскара, не так ли?
Она тут же вспыхнула, стиснула огрубелыми руками подол, вздохнула прерывисто – так что ответа даже и не понадобилось.
– Ну, ну, не бойся, – ободрил её Киллиан и предположил осторожно: – Оскар был добр к тебе?
И угадал.
– Очень! – откликнулась Этайнин с неожиданной страстью – и куда только застенчивость делась. Теперь, когда зрачки у неё расширились, и глаза потемнели, она казалась почти красавицей. Даже белёсые ресницы и брови не портили впечатления удивительной, пламенной чистоты чувств. – Мистер Далтон никогда и «спасибо» не скажет, кивнёт только. Мистер Линч всегда за него говорил. А когда молоко или хлеб брал, то с коня спешивался. А однажды, когда я запнулась и пролила немного молока, даже бранить меня не стал и мистеру Далтону не дал… по волосам меня погладил и засмеялся. И сказал что-то, я вспомнить не могу, что, – добавила она тихо. – И…у него раз в петлице букетик фиалок был. На дорогу выпал, я подобрала… А мистер Линч улыбнулся и сказал: «Возьми себе».
Киллиан едва удержался, чтобы не присвистнуть от удивления – слишком уж это отличалось от холодного приёма, который Оскар устроил ему самому – и спросил осторожно:
– А Уильям молчал? Не насмешничал над кузеном?
Как ни посмотри, Этайнин не была ровней богатому джентльмену. И такие явные знаки внимания не могли не стать поводом для дружеской шутки.
– Мистер Далтон тоже добрый был. И счастливый. Он внутрь себя смотрел, а не на то, что вокруг, – ответила девушка, опустив взгляд. – Однажды только, в предпоследний раз до того, как заболеть… Тогда он мрачный был, на себя непохожий. И мистер Линч стал, как всегда, говорить «Здравствуй, Этайнин» да спрашивать, как я поживаю. А мистер Далтон возьми да и скажи: «Ну ты и даму сердца себе выбрал. Что тебе, служанок мало и девиц у Ребекки?». А у мистера Линча вдруг стало очень страшное лицо. И он сказал… – тут Этайнин побледнела и стиснула подол ещё отчаяннее, запрокидывая лицо: – Мистер Флаэрти, не могу я это выговорить. Неловко совсем.
Киллиан на секунду растерялся, а затем сообразил, что Оскар мог отпустить какую-нибудь непристойность, и повторять её перед малознакомым джентльменом Этайнин попросту стыдно.
