Шевонн сделала ещё один шаг назад – и в тот самый момент туфельки у неё прямо на ногах треснули и рассыпались ледяными осколками. Она вскрикнула и упала, барахтаясь в ворохе юбок, как в сугробе. Из узких ступней, расчерченных глубокими царапинами, сочилась алая-алая кровь.
Тут же слетелись со всех сторон снежные кружевницы – сплошным потоком, белою рекою. Киллиан шёл сквозь них, точно продираясь через лютую метель, пока не уткнулся в арку, заплетённую тимьяном и клевером. Выдохнул, ощущая колючий иней на губах, привалился плечом… За тёмным проёмом начиналась дорога, что убегала далеко, вилась меж холмов – иди, покуда ноги держат, а до конца не дойдёшь. Из-за арки веяло поздним летом – спелой ежевикой, сухой травой и подступающим дождём.
– Ты, Флаэрти… следуй за мной, – донёсся шелестящий шёпот.
За поворотом мелькнул плащ из тисовых веточек, взметнулись от ветра локоны, багряные и золотые. Скрипичный плач затих, ноги запутались в хрустящей траве…
Кольнула прямо в сердце веточка-вилка, натянулась суровая нитка.
Охнув и схватившись за грудь, Киллиан встряхнул головой, чтобы сбросить морок. Проход остался уже десяти шагах позади, но ни единого звука из бального зала не доносилось. Ярко освещённое пространство за арочным проёмом напоминало распахнувшийся холм, хотя именно там-то и лежал человеческий мир. А дорога, петляющая под ногами, заводила всё глубже в земли фейри.
– Сюда, Флаэрти… – прошелестел женский голос.
Луна в небе дрожала, меняя форму, словно не могла определиться, какая нынче фаза.
Киллиан глубоко вздохнул, оглянулся по сторонам – и, раздвинув заросли вереска, протиснулся к большому гладкому камню вверх по склону, уселся там и решительно заявил:
– Если желаете говорить – говорите здесь, госпожа. Дальше не пойду.
– Почему же?
Вызывающе нахальная просьба её, похоже, развеселила.
– Потому что ещё хочу вернуться, – честно ответил он, косясь на светлый арочный проём, и тёплая летняя ночь рассмеялась, кажется, со всех сторон разом.
Белая госпожа проскользнула через густые заросли, как обычный человек проходит сквозь туман. Волосы её блестели от капель росы, лицо побледнело.
– Что ж, Флаэрти, – произнесла она певуче, и родная фамилия прозвучала, как чужеземное заклинание. – Исполнил ты, что хотел?
– И даже больше, чем думал.
– Интересно. – Девочка повела рукою, и травы изогнулись, переплетаясь; получилось нечто вроде низкого сидения. Спинкой стали высокие стебли наперстянки; багровые колокольчики горели в лунном свете ярче королевских рубинов. – Ни о чём просить меня не будешь?
Киллиан вспомнил растерянный взгляд Шевонн и тающие рукава её платья. К горлу подкатил ком – то ли от сострадания, то ли от недобрых предчувствий. Тисовая веточка под рубашкой царапалась в грудную клетку.
– Я – нет, – мотнул он головой неловко.
– Вот как? – удивилась белая госпожа, опускаясь на свой травяной трон, и нахмурила брови: – Айвор подучил?
Вопрос прозвучал неожиданно горько.
– Странно, если б я у него ничего за семнадцать лет не перенял, – пожал плечами Киллиан. – Но дело в другом. Я не могу решать за Шевонн, как ей поступить.
Глаза у белой госпожи странно посветлели, точно вокруг зрачка разлилось кипящее серебро.
– Да, в тебе сейчас так много от него, – растерянно обронила она. – Или ты всегда таким был, потому он тебя и выбрал… Нет, не выбирал, мне ли не знать. То была случайность; случайность и сострадание.
В затылке появился странный звон. Перед глазами замелькали картинки: чёрный омут; старый тис, склонённый над самой водою; отвратительные длинные чешуйчатые руки, протянутые из глубины.
«Когда это произошло?..»
Луна в небе, устав паясничать, мигнула и исчезла.
– Вы говорите загадками, госпожа.
– Другого не дозволено, – усмехнулась она. Взрослые ужимки у девочки выглядели жутковато. – В тебе так много от него! – вдруг повторила белая госпожа с затаённой болью и, мгновенно подавшись вперёд, прикоснулась кончиками пальцев к груди Киллиана. Даже сквозь рубашку и сюртук кожу обожгло ледяным холодом. – А он молчит, молчит, губит себя.
Звон стал нестерпимым, и рёбра точно сдавило.
– Я не понимаю! – Голос оказался чужой, хриплый.
– Вернись туда, где всё начиналось, тогда и поймёшь, – тихо посоветовала белая госпожа. – А впрочем… Я ведь могу решить твою судьбу и сама. Оставайся под холмом, Киллиан Флаэрти.
Последние слова прозвучали не просьбой – приказом. Травяной трон враз покрыла изморозь, высеребрила пурпурные колокольчики наперстянки. А девочка в тисовом плаще расправила плечи, откидываясь на спинку… и вдруг повзрослела. Выбелил иней сухие листья, тонким кружевом укрыл руки до локтя, словно перчатками. Посветлела кожа, снегом вспыхнули в лунном свете волосы, а сквозь полусомкнутые веки пробилось слепящее сияние.
«Вот почему её зовут белой госпожой».
– Оставайся со мной.
«Такие губы поцеловать можно раз в жизни, – подумал Киллиан оцепенело. Взгляд его точно примёрз к прекрасному лицу – ни моргнуть, ни вздохнуть. – Перед смертью…»
– Оставайся под холмом.
И казалось, что не было на всём свете никого, красивее её… кроме одного… кроме одного…
– Нет. Не могу, – сорвалось с языка.
Лицо белой госпожи исказилось; от неё дохнуло смертоносным, морозным гневом.
– Не пытайся завладеть его сердцем, – беспечно рассмеялся Айвор, тонкими женскими руками обнимая компаньона за плечи. Ледяное онемение сразу же схлынуло, смытое знакомым запахом волшебства, густо настоянного на тимьяне. – Этот мальчик воспитал сердце в себе своенравным, но верным. Колдовство ему не страшно.
Белая госпожа резко откинулась на спинку травяного трона, на глазах превращаясь обратно из женщины дивной красоты в девочку с волосами цвета золота и багрянца, облачённую в тисовый плащ.
– Ты помог ему. Хитро, не спорю…
– Нет, – перебил её Айвор, прижимаясь виском к щеке компаньона. Лепестки увядающей лилии обожгли холодом – но иным, влажным и живым. – Ты сама знаешь, что это не так, потому и сердишься. Как же, какой-то человечек отверг тебя!
– Сержусь? Ещё чего! – по-девчоночьи фыркнула белая госпожа и сощурилась, точь-в-точь как Нив перед тем как двинуть копытом в ухо.
Айвор вздохнул.
– Ты всегда такой была, любовь моя. Называешь меня хитрецом, а сама-то? – добавил он едко. – Готов спорить, это ты указала на меня троюродному братцу.
– А при чём здесь я? Ты у него украл ту колдунью, Морин. Вот сам и разбирайся теперь.
Услышав знакомое имя, Киллиан хотел спросить, та ли это Морин, но предостерегающий взгляд компаньона словно говорил: молчи.
