— Ну вот, ты хотела веселья и получила его, — не без ехидства заметила Мезенцева.
У нас в общежитии любили вечеринки до утра и умели расслабляться. Я не умела и поэтому редко принимала участие в тусовках. Когда все до капли выпивали и съедали, а затем снаряжали гонцов куда-нибудь к трем вокзалам, когда после полуночи заканчивались сигареты и извлекали бычки чуть ли не из помойного ведра, я испытывала только усталость и скуку.
Но собственная свадьба — совсем другое дело. Можно и потерпеть. Тем более, что часам к девяти, проводив родителей на вокзал, явилась Люська с женихом и с порога воскликнула:
— Вот это совсем другое дело. Хотя бы попляшу на свадьбе у родной сестры.
Я тоже плясала, сбросив в ванной платье из белого шифона и переодевшись в другое, поскромнее. И конечно, посылали гонцов к трем вокзалам и клянчили сигареты у соседей. Потом к нам с удовольствием присоединились соседи, очень симпатичная молодая пара.
Веселье наше было бесшабашным, но не безобразным. И главное, искренним. К часу ночи мы с трудом выпроводили гостей. Хорошо, что со своими можно было не церемониться. Они уехали догуливать в общежитие. У меня хватило сил умыться, доползти до кровати. И тут я провалилась в глубокую черную яму.
Очнулась далеко не ранним утром. На краю постели сидел грустный Иноземцев и смотрел на меня.
— Ты проспала, как сурок, свою первую брачную ночь. Тебе не стыдно?
— Стыдно, очень стыдно, Игоряша! Но я была так измучена. Они меня уходили.
Мы долго сидели, обнявшись, и смотрели на разгромленную комнату, груды грязной посуды. Девчонки предлагали помощь, но я отказалась. Если они вернутся под предлогом помощи, свадьба затянутся еще на день. А мне хотелось одиночества. Больше никого не впущу в наш дом, решила я. Никаких вечеринок. Теперь это наша с Игоряшей крепость. Так во мне сказалась кровь моей прабабки-староверки из Шарьи.
В первое время я не понимала, как много изменилось в моей жизни. Слишком была легкомысленна и беззаботна. Мы долго были сосредоточены только друг на друге: бродили в парке, разговаривали, нам никто не был нужен, ни родные, ни друзья. Но постепенно наезженная колея одолевала.
Игорь все чаще уезжал на факультет и задерживался допоздна. Он писал диплом, готовился к аспирантуре. В нашей жизни это были самые значительные события. Я была счастлива, если удавалось чем-то ему помочь: достать нужную книгу, сделать конспект, перепечатать главу диплома. Не говоря уж о том, чтобы из топора приготовить супругу вкусный обед, выстоять очередь за модной рубашкой или туфлями для него. Мне доставляло удовольствие стирать и гладить его вещи, заботиться о нем. Я вовсе не строила наши семейные отношения, не знала, что такое самопожертвование, и сознательно его не выбирала. Все сложилось как-то само собой.
Раз в неделю заезжал папа. Обычно позвонив предварительно, чтобы не столкнуться с Игорем. Они интуитивно избегали общества друг друга, и я не понимала почему. Папа привозил продукты, несмотря на мои искренние протесты, оставлял на столе деньги. Денег нам, конечно, все равно не хватало, но мы не бедствовали. Две наши стипендии плюс вспоможение родителей складывались в довольно значительную сумму, но мы с Игоряшкой были жуткие транжиры и не привыкли ни в чем себе отказывать.
Папа варил борщ или щи на три-четыре дня. Но теперь я стояла рядом и жадно внимала его рекомендациям. Папа учил меня готовить, мама — хорошо стирать, крахмалить, штопать. Я ведь толком ничего не умела делать. Но вскоре я уже демонстрировала Иноземцеву виртуозно заштопанный носок. Он изумлялся и искренне хвалил. С носками в ту пору тоже была напряженка. В Касимове их иногда давали по талонам, одну пару на три месяца. В Москве же по талонам давали только водку, сахар и кое-что из продуктов, все остальное надо было изловчиться и достать.
Все эти тонкости я вскоре постигла и утонула в житейских проблемах и трудностях быта. А папа все чаще с тревогой спрашивал:
— Лариса, почему ты дома? Ты когда-нибудь бываешь на занятиях?
— Папуля, сегодня только две лекции. Ну зачем мне тащиться на факультет, терять время, если я могу все это, даже больше, прочесть дома?
И я кивала на стопку книг на полке, а отец вздыхал. Но даже в те времена я читала много. Чтение давно стало главной потребностью для меня, и даже Игорь, пожелай он того, не смог бы отучить меня от книг.
Мои книжки и тетрадки сиротливо теснились на полке, на журнальном столике и на кресле. На письменном столе были разложены рукописи и тетради Игоря. Он не раз великодушно предлагал мне заниматься за столом, но для меня это было священное место. И покушаться на него я не посмела.
Поэтому обычно занималась уютно свернувшись калачиком в кресле, или лежа на диване, или на кухне, где помешивала или стерегла очередное кушанье. В конце концов я так наловчилась, что могла заниматься или читать где угодно. Даже в метро. Ведь раньше я проходила до факультета не более трехсот метров, а теперь дорога отнимала больше часа.
На занятия все-таки ездила, особенно на практические. Но что толку? Садилась у окна, глядела на уютный сквер возле цирка. Мысли тут же уносились прочь, в Измайлово или в ближнюю кулинарию, где мне предстояло запастись съестным. Игорь любил бефстроганов или хорошее жаркое.
По этому поводу я часто шутила:
— Люди, которые занимаются такими тонкими материями и живут исключительно духовной жизнью, должны питаться только медом и акридами.
— Врагу не пожелаю такой рацион, — отвечал Иноземцев, уплетая тушеную картошку с бараниной.
Он мог в один присест съесть целую кастрюлю, которую я планировала растянуть на два-три дня. К чести Игоря надо заметить, что он никогда не жаловался на неустроенный быт своей семьи. Три года назад умерла бабушка. С тех пор они не знали обедов и ужинов. Полина Сергеевна не любила и не умела готовить. По договоренности каждый из Иноземцевых питался по месту работы и службы.
Я не могла скрыть удивления. А Игорю это казалось привычным и нормальным явлением.
— Ведь матери некогда готовить, у нее такая нагрузка.
— А у нас дома всегда был обед в холодильнике, — похвасталась я.
— Ну еще бы, Игумновы ведь идеальная семья. А мы, Иноземцевы, безбытные, недружные, бестолковые.
Сколько яду всегда было в его замечаниях о папе и нашем счастливом мещанском семействе. Налаженный быт Игорь вовсе не считал залогом благополучной семьи.
— Мы, Иноземцевы, не потому стали чужими и разбежались по разным углам, что не собирались ежедневно за одним столом, не варили борщи и не пекли пироги. — Когда он говорил о своей семье, в голосе неизменно звучали горькие ноты.
По его мнению, беды начались, когда умерла бабушка, отец завел подружку, а мать с головой ушла в общественные дела и при этом вообразила, что имеет право управлять жизнью единственного сына, как рулевой на вахте.
Мы не раз спорили о том, какой же должна быть хорошая семья.
