Являясь к нам, Люся имела привычку проводить в доме ревизию, чему не мог воспротивиться и Игорь. Он вообще не то чтобы робел перед моею сестрицей, но как бы уступал ее праву сильного вести себя в чужом доме как в своем собственном. Люся беззастенчиво распахивала дверцы нашего гардероба, желая выяснить, не сдвинулось ли наше благосостояние с мертвой точки, открывала холодильник, громко удивляясь скудности его содержимого, рылась в ящиках письменного стола, якобы в поисках письма от мамы, о котором я ей говорила… Но стихов Игоря, разбросанных на поверхности стола, она упорно не замечала. Зато, выкопав в дальнем ящике стола из-под стопок бумаг мой дневник, Люся заперлась в ванной и, пока я, ничего не подозревая, готовила ужин, прочитала его от корки и до корки.
— Я не подозревала, что у вас все так неважно, — наконец выйдя из ванной, произнесла она.
— Что ты имеешь в виду?
В ответ Люся положила в пустую салатницу мою тетрадь.
— Да как ты могла?.. — Я задохнулась от возмущения.
Люся пренебрежительно скривилась:
— Ой! Ой! Только не надо! Терпеть не могу этой напыщенной позы! Если ты сама не делишься с сестрой своими проблемами, то она, то есть сестра, в скобках заметим, старшая, обязана проявить активность. Да, я не знала, что у вас все так неказисто…
Что было делать с нею, с моей настырной сестрой?
— Почему «неказисто»? — пробормотала я.
— Чувство юмора, — Люся щелкнула пальцем по клеенчатой обложке моего дневника, — тебя не спасет. А все неказисто — раз — потому что ты посадила мужичка себе на головку, два — потому что ты талантливей его, что видно даже из этих коротеньких заметок, три — он тебе этого никогда не простит…
Не могу не отдать должное моей свекрови, относившейся ко мне более чем сдержанно, — она не обременяла меня своим обществом. Об очередном изменении в отношении ко мне Полины Сергеевны я, как правило, узнавала от ее сестры.
Если Варвара Сергеевна, приодевшись и тщательно уложив свои густые, полуседые косы, являлась к нам в гости с дорогим тортом или коробкой конфет, это означало, что она недавно имела стычку с сестрой на почве разговора обо мне. Не то чтобы свекровина сестрица полюбила меня, нет, она просто чувствовала себя обязанной иметь мнение, отличное от Полининого. Если Полина считала, что лето запаздывает, то Варвара немедленно возражала, что никогда еще не было такой дружной весны. Если Полина полагала, что Игорь должен продолжать работу над диссертацией, Варвара высказывалась в том смысле, что сейчас такие времена на дворе, когда каждый должен учиться зарабатывать свой кусок хлеба, чем раньше, тем лучше. Если Полина заявляла, что я — не та женщина, которая нужна ее сыну, то Варвара пыталась спорить с ней, утверждая, что Игорю крупно повезло, вообще-то он, тюфяк такой, мог нарваться на какую-нибудь оторву.
Случалось, Варвара Сергеевна ко мне здорово охладевала. Например, так случилось, когда мы купили Игорю американские ботинки вместо запланированного плаща мне, и свекровь оценила и сами ботинки, и мою жертву, — тогда Варвара звонила нам, но не желала говорить со мною, требовала к трубке Игоря каким-то официальным, чуть ли не враждебным тоном. Однажды я здорово угодила свекрови: Игорю предложили в университете поработать на подготовительных курсах, а я отговорила его, посоветовала повременить с этим, пока не допишет диссертацию. Свекровь через день прислала мне хрустальные бокалы, много лет пылившиеся в серванте. Зато Варвара Сергеевна тут же позвонила Игорю и пожаловалась, что лежит в гриппе, за ней приходит ухаживать соседкина невестка, которая, не в пример другим невесткам, отзывчивое существо — не черствая, не равнодушная, не пекущаяся только о своей собственной шкуре, как некоторые… У меня не было сил ухаживать за прихворнувшей Варварой, но я отправляла к ней Игоря с крепким бульоном и фруктами, а по возвращении муж вместе с приветом от тети приносил выговор: она, дескать, терпеть не может, когда в бульон кладут петрушку, а что касается киви и бананов, то предпочитает им наши, российские фрукты.
Но, к счастью, эти детские игры моих взрослых новых родственников не могли выбить почву у меня из-под ног.
Благодушно относилась я и к редким визитам Полины Сергеевны, во время которых она норовила сделать что-то такое, что вывело бы меня из равновесия. Например, многозначительно проводила пальцем по книжным полкам, на которых быстро скапливалась пыль, или выбрасывала в мусорное ведро пачку вчерашнего кефира, отмечая, что дома Игорю ничего несвежего не предлагают. «Дома» — это значило у них, у родителей; в восприятии Полины Сергеевны наше с Игорем гнездышко вовсе не было его домом.
И только однажды мы с нею крупно схлестнулись — это произошло в тот день, когда я почувствовала, что беременна.
…Сразу после того, как мы поженились, я как о само собой разумеющемся заговорила о детях, которые должны появиться на свет.
Игорь всячески уклонялся от разговора на эту тему, предпочитая отшучиваться:
— Ло, куда тебе иметь детей! Ты сама еще маленькая рыжая девочка!
— Не «тебе», а нам, — поправила его я. — Дети будут не у меня одной, а у нас с тобой.
— Мы с тобой еще сами дети!
— Извини, но дети не занимаются любовью!
— Любовь — игрушка чуточку подросших детей, — нашел ответ Игорь. — Мы должны вдоволь наиграться… — И он игриво подталкивал меня к кровати.
В другой раз я его спросила:
— Игорь, ты сколько бы хотел иметь детей?
По лицу моего мужа пробежала тень, как будто я позволила себе какую-то бестактность. Но, пересилив себя, он ухмыльнулся и ответил:
— Не… не ораву, конечно. Одного дитяти, думаю, нам с головой хватит…
— Одного? — разочарованно спросила я. — Но ведь должен же у него быть брат или сестра…
— У тебя как будто есть сестра, — возразил Игорь, — но особой близости между вами я не замечал… Нет, дай бог, чтобы мы хоть одного прокормили…
— А кого ты хочешь, мальчика или девочку?
И от этого простого вопроса Игорь отмахнулся.
— Мне все равно, — сказал он, как отрезал. — Только, пожалуйста, не сейчас. Лет пять мы с тобой должны пожить для себя…
Эти слова обескуражили меня.
Я не понимала этого выражения — «пожить для себя». Оно несло в себе что-то угрюмое, зловещее. Разве может человек жить только для себя? Мне представлялось это не только безнравственным, но и утомительным….
— А для кого, для общества, что ли? — хмыкнул Игорь. — Ло, милая, пожалуйста, не усложняй нам жизнь. Слушай, нам ведь так славно вдвоем. Мы любим друг друга…
Но я понимала так, что, если люди любят друг друга, они должны думать о продолжении своей любви в детях. Что это за такая инфантильная любовь, ограниченная только пространством постели?.. Нет, настоящая любовь должна быть устремлена в будущее!
— А если мы вдруг забеременеем? — шутливо забросила я удочку еще раз.
