Я взглянула на бумажку. На ней было написано: «Гончарова, 11, кв. 26».
Толя порылся в карманах и протянул мне еще одну связку ключей.
— Поезжай на Гончарова к двенадцати часам, — сказал он мне, — придут люди делать ремонт, впустишь их. А потом езжай ко мне на Краснопресненскую, поживи там, пока я буду в отъезде…
— Куда же вы уезжаете? — насмешливо осведомился Игорь, но я услышала в его голосе страшную растерянность.
— В командировку, — обращаясь ко мне, объяснил Толя. — Надо утрясти одно дело в Нижневартовске. Меня не будет несколько дней, думаю, к моему приезду ремонт будет закончен. Вот тебе деньги, — Толя положил на кухонный стол несколько купюр, — на такси и прочее. Вопросы есть?
— Да, у меня много вопросов, — встрял Игорь.
— Вопросов нет, — отрезал Толя и, наклонившись, чмокнул меня в щеку. — Пока!
Я уже хотела было запереть за Толяном дверь, но он вдруг передумал, вернулся к Игорю и сказал бесцветным голосом:
— Надеюсь, не надо напоминать о том, что ваша бывшая супруга теперь находится под моей защитой…
Сказав это, он окинул Игоря взглядом, в значении которого сомневаться не приходилось, и, круто развернувшись, ушел.
— Что это за шутки? — испуганно спросил Игорь после того, как за Толей захлопнулась дверь.
— В той среде, в которой вынужден вращаться Анатолий, шутить не принято, — холодно отозвалась я.
Есть женщины, которые обожают жалких мужчин. Их хлебом не корми, дай только утешать подобных типов, нытиков, недовольных своей судьбой и окружающими людьми. Например, Оксана. В пору наших доверительных отношений она любила мне рассказывать о своем могущественном любовнике, пристроившем ее в нашу газету, что на экране телевизора он здорово выглядит, а на самом деле — несчастное существо, втянутое в политические игры другими, еще более могущественными людьми, с которыми он повязан круговой порукой и от которых зависит. Он, дескать, и рад был бы исправить двусмысленность отношений с Оксаной, жениться на ней, любимой, но по законам круга, к которому этот тип уже принадлежал, нельзя было развестись с женой и бросить двоих детей — это нанесло бы непоправимый ущерб его карьере. И Оксанин любовник бесконечно жаловался ей на свою участь, на судьбу человека, обреченного всегда быть на виду, а она почему-то с состраданием ему внимала. Я же думала, что ему выгодно было выступать перед ней в роли жертвы, потому что хотелось, чтобы и волки были сыты, и овцы целы.
Но я не принадлежу к этому типу женщин. Для меня несчастных, обиженных коварной судьбой мужчин не существует. И мне просто не приходила прежде в голову мысль, что Игорь может превратиться в одного из тех, кому нужна не столько жена, сколько сестра милосердия.
А сейчас я видела перед собой именно такого человека — жалкого, сломленного, растерянного. Возможно, если бы Игорь до появления Толяна заговорил со мной таким робким и покорным тоном и повел себя как побитая собака, я бы откликнулась, поверив в то, что он наконец осознал свою вину передо мной. Но сейчас я видела лишь одно: он смертельно напуган. Он пытается удержать меня, потому что наконец осознал — все зашло слишком далеко, но вместе с тем опасается мести со стороны Толяна. Теперь как бы повторилась ситуация с Мариной Полетаевой, из-за спины которой неожиданно для Игоря вынырнули друзья ее мужа.
Тихо, кротко Игорь спросил меня, известно ли мне, чем занимается мой друг детства и в какие он ездит командировки.
— Зачем тебе это? — спросила его я в свою очередь.
— Я должен знать, в чьи руки передаю свою жену.
— Я не вещь, чтобы меня передавали в чьи-то руки…
— Лариса, неужели ты не видишь, что это за человек? — не унимался Игорь. — У него на пальце здоровенный золотой перстень… А что это за жест с ключами от квартиры? Неужели тебе не страшно? Неужели ты ничего еще не слышала об этих людях, стриженных ежиком, с бычьими шеями, похожих друг на друга?.. А эти пустые глаза?.. Он наверняка принадлежит к этой новой генерации людей, занимающихся нечестным бизнесом… Да и когда вы с ним успели договориться? Вы встречались за моей спиной? Ты изменила мне?..
Голос Игоря, не теряя проникновенности, набирал силу и напитывался уверенностью, как будто он и в самом деле имел благородную цель — защитить меня от безумного поступка. Но я ему уже не верила. Я знала, что он мастер произносить монологи, по этой части ему нет равных. Он защищает сейчас не меня, а снова, в который раз, самого себя… Рука моя сжимала ключи; у меня и мысли не было о том, что я поеду сейчас смотреть свою квартиру, я просто помнила, что обещала Толяну впустить в нее мастеров, которые должны сделать ему ремонт. Не сказав Игорю ни слова, я оделась и спустилась на улицу ловить такси.
Дальнейшее произошло как бы помимо моей воли. Я даже не помню, какое впечатление произвела на меня эта квартира. Такси остановилось возле четырехэтажного дома старой постройки. Еще раз бросив взгляд на бумажку с адресом, я поднялась на третий этаж, открыла дверь, прошла в прихожую… Квартира оказалась совершенно пустой, гулкое эхо пронеслось по просторным ее комнатам, когда я вслух произнесла: «Господи, что за обои!» Обои во всех комнатах и впрямь были какого-то мрачного, коричневого цвета, отчего квартира казалась темной. На широких подоконниках стояли засыхающие без воды цветы. Первым делом я поискала банку или какой-то другой сосуд, из которого можно было бы их полить, но обнаружила на кухне только пластмассовый совок для мусора. Я вынуждена была подносить цветы под струю воды из крана, мысленно попросив у них прощения за то, что не имею возможности отстоять воду. Они сразу ожили, и это обрадовало меня, как встреча со старинными друзьями. Я включила свет во всех комнатах — голые лампочки свисали прямо из лепных розеток. В эту минуту в дверь позвонили. Звонок отозвался во мне каким-то болезненным, прерывистым звуком, и я открыла дверь. Небольшая группа людей почтительно поприветствовала меня, назвав «хозяйкой», и внесла в комнаты стремянки, коробки с паркетом, рулоны обоев, на которые я отказалась взглянуть. Я оставила бригадиру ключи, и он заверил меня, что через десять дней все будет готово. Пожав плечами, как будто меня это совершенно не касалось, я вышла на улицу.
На другой день мы с Игорем подали заявление о разводе. Игорь просил меня хорошенько обо всем подумать и все взвесить, призвав на помощь все свое чувство самосохранения, но мне казалось, что он произнес это не от души. Молча пошли мы по направлению к нашему дому. Голова у меня раскалывалась и гудела, перед глазами роились какие-то крохотные, полупрозрачные, светящиеся существа. Мы с Игорем шли нога в ногу, будто тащили за спинами по подсохшему мартовскому асфальту тяжело груженные санки, и их полозья издавали страшный скрежещущий звук. Перед самым домом мы, как по команде, остановились, будто не чувствовали в себе сил войти туда вместе и втащить эти тяжелые санки наверх. Тут я вспомнила о вторых ключах от квартиры Толяна на Красной Пресне и, бросив Игорю: «Пока!» — зашагала в сторону метро.
Я еле дотащилась до знакомого дома, не помню, как поднялась на лифте, отворила дверь и рухнула на тахту. Голова горела, в груди, в легких как будто началась слабая чесотка, горло надрывалось от кашля, и я с каким-то упоением погрузилась в болезнь — она спасла меня от тяжелых раздумий.
