Книга Лукреция с Воробьевых гор, страница 80. Автор книги Вера Ветковская

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Лукреция с Воробьевых гор»

Cтраница 80

— Лапа, вспоминай, что-то я давно загадала сделать и все забываю! — приказала я своей рыжей, озадаченно застыв на середине комнаты.

Она заметалась у моих ног, залаяла, по-своему демонстрируя готовность жизнь за меня положить. И тут меня осенило. Я выдвинула из-под стола картонные коробки, так и не распакованные после переезда. Развязала веревки, выложила прямо на пол стопки книг и альбомов. И вскоре держала в руках то, что искала. Каталог галереи Уффици. Давно я не видела Лукрецию.

На этот раз сердце не заныло от недобрых воспоминаний и тоски. Я с удовольствием полюбовалась знатной дамой только как произведением искусства. При чем тут моя юность, первая любовь, несбывшиеся надежды на счастье?

Я оставила каталог открытым на столе и побежала на кухню проведать суп. Потом быстро переоделась. Заглянула в зеркало и решила не краситься. Никаких ухищрений! И тут раздался звонок, я бросилась к двери. Откуда что взялось? Еще три месяца назад я была бесчувственным, опустившимся созданием. Почти поставила на себе крест. И вдруг! Это ликование в душе при мысли, что сейчас его увижу.

Открывая дверь, я пыталась надеть маску сдержанной благопристойности, но ничего не вышло. А ведь раньше я отлично умела притворяться. На этот раз моя глупая, радостная физиономия меня выдала. Глаза так и светились. А Лапа от счастья едва не выпрыгнула из своей рыжей шкурки. Она, как самый чуткий барометр, определяла мое настроение.

— А я суп сварила! — выпалила я с порога, едва успев поздороваться.

— Я догадался об этом еще на лестничной площадке. Чудный запах, — ответил он глуховатым, негромким голосом.

Этот голос уже стал сниться мне по ночам. И короткий внимательный взгляд, который он бросал на меня при встрече. Словно хотел еще раз убедиться, что я все-таки существую в действительности, что я не приснилась ему.

— Может быть, не буду раздеваться? Давайте посидим где-нибудь в уютном ресторанчике, — неуверенно предложил он.

— А как же мой супчик, грибной? — обиженно вскричала я. — Нет-нет, только дома, не люблю я ресторанов, где вокруг сплошь чужие жующие физиономии…

Карасев обожал проводить вечера в ресторанах. Они стали неотъемлемой частью той жизни, в которую он окунулся с головой. А у меня с детства осталась привязанность к домашним, интимным застольям. Как часто мы ругались с ним, когда он тащил меня на публику, а я упиралась. С тех пор дала слово, что до конца жизни не переступлю порог ни одного ресторана.

Я принялась накрывать на стол, а Родиона отправила в комнату, чтобы не путался под ногами. Он ушел и затих там. Телевизор не включил. Он не признавал телевидения, даже новости узнавал из газет.

А я достала из шкафа новую скатерть, Люськин подарок. Первым делом поставила на стол вазу с цветами. В этот раз Родион принес подснежники. Подумать только — еще сегодня они росли в лесу! Я вспомнила целые поляны голубоватых подснежников у нас под Касимовом и загрустила. Бабушка умерла, дом продали, и Касимов для меня утрачен навсегда. Люся с Володей купили небольшую дачку под Звенигородом, куда я уже не раз наведывалась. Конечно, замечательно — река, лес. Но все же не то. Почему-то не то, что настоящая деревня.

Я уже расставила тарелки и раздумывала, не перелить ли суп в изящную, больше похожую на вазу супницу из сервиза, когда вошел Родион. Молча протянул мне каталог с видом человека, потрясенного каким-то неожиданным открытием. А я с досадой покачала головой:

— Как жаль! Я ведь хотела преподнести вам сюрприз. Но в суете забыла спрятать альбом…

— Я не виноват. Он лежал на столе… — оправдывался Родион.

— Знаете, есть такая игра «в ассоциации». Я ее когда-то в молодости очень любила. Мы собирались в маленькой общежитской комнатке и загадывали, как карту, кого-нибудь из знакомых. А тот, кому выпало водить, должен был этого человека отгадать. Для этого он задавал вопросы — на какую реку, какую погоду, растение, книгу похож этот человек? Ему отвечали — на тихую, многоводную речку в средней полосе России, на ясную золотую осень, на березу.

Родион кивал. Он все понял. Когда недели две назад он спросил, не могли ли мы случайно столкнуться в Италии, у меня забрезжила отдаленная догадка. А затем, когда он сказал, что мой облик ассоциируется у него с ярким солнечным днем, не нашим русским, а южным, жгучим, я почти перестала сомневаться.

— Я запомнил это лицо. И, глядя на портрет, почему-то вспомнил крестьянок Аргунова и Веницианова. Может быть, знатоки живописи снисходительно посмеются над моим дурным вкусом, но я представил эту даму в сарафане и кокошнике.

— И пускай их смеются. Но я тоже легко представляю ее в сарафане. Такой и была какая-нибудь Марфа Ивановна, жена родовитого боярина, — согласилась я.

Весь вечер мы вспоминали Италию и говорили о живописи. В детстве Родион учился в художественной школе, мечтал поступить в Суриковское. Но родители считали это поприще слишком зыбким и заставили его стать врачом. Он не жалел об этом. В лучшем случае он стал бы иллюстратором средней руки и терзался бы своей бездарностью.

Я слушала его и не верила. Просто Родион был слишком требовательным к себе. Но и представить его художником не могла — настолько он был лишен тщеславия, самоуверенности и какой-то чудинки — необходимой черты характера настоящего художника.

Впрочем, не настолько хорошо я знала этого человека, чтобы с уверенностью о нем судить. Родион оставался для меня загадкой. И в тот вечер он меня снова удивил, озадачил и смутил. Уже надев плащ и стоя на пороге, вдруг предложил:

— Знаете что, Лариса. Больше всего на свете хочу вновь побывать в Италии. С вами. Поедемте! Нынче летом.

Сказал, тут же повернулся и быстро ушел. Чуть ли не сбежал. Что это значит? Я потом целый час сидела на кухне, размышляя над этими странными словами.


Моей сестрице давно пора бы завести ребенка, а то и двоих. Чтобы было кого опекать, воспитывать, наставлять. До сих пор ее нереализованный материнский инстинкт обрушивается на меня.

Если раньше они с мамой обращались со мной как с больной, то теперь перевели в статус выздоравливающей. Но все еще неспособной принимать здравые решения. Мои странные знакомства, мои чудачества с собакой были тому подтверждением.

Как-то Люся заехала «на чашку кофе» без Володьки. Кофе сама же сварила, выпила и, отставив чашечку, вздохнула. Это было преддверием серьезного разговора.

— Конечно, он врач и производит впечатление очень серьезного, надежного человека, — начала она осторожно. — Но ведь он намного тебя старше. У него взрослая дочь. Как-то она тебя примет? Подумай хорошенько. Не торопись! Мы с мамой вообще считаем, что ты должна некоторое время пожить одна.

Удивительно, но я не рассердилась и не обиделась. Такой я стала мягкой, терпеливой, а может быть, безразличной. Возразила Люсе, но вяло и неубедительно:

— Вы с мамой напрасно встревожились прежде времени. Предложение мне никто не делал. Кому я нужна! Ну, дружу я с Идой, с Родионом, с Сашкой и Мишкой.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация