Мне казалось, по этой же причине она и одевалась как будто в детском отделе – летом лагерная панамка, зимой яркая шапочка с помпончиком, вполне бы затерялась на прогулке детского садика, – но проницательная Пампушка разъяснила мне, что Старенькая Девочка и впрямь не нашла времени повзрослеть, шагнув из детсада прямиком замуж. Муж был намного ее старше, относился к ней как к любимому ребенку, но она все равно сделалась очень старательной женой и матерью, детей воспитывала еще старательнее, чем кукол, и все вышли очень удачными, ни один не остался в России, и после смерти отца готовы были взять ее в Канаду, в Австралию, в Гренландию, но куда она могла двинуться от родной могилки, от родного дома, за стенами которого у нее никогда не было никакой собственной жизни, если не считать трех тягостных лет в радиотехническом техникуме. Она и сейчас с утра до вечера старается забыть, что кормить ей уже некого, варит, парит, обваривается, сжигает, потом чистит кастрюли, обдирается, нарывы смазывает вместо крема зубной пастой, потом едет на могилку что-то подравнивать или высаживать, перешибает себе лопатой палец на ноге, а потом еще пытается светски посмеяться, если кто заметит и бросится на помощь…
В последнее время она припадала на бронзированную металлическую палочку – забыла, где находится, и пошла на красный свет, но, к счастью, отделалась ушибом колена.
– Что-то с ней нужно делать, – очень серьезно сказал я Пампушке. – Не хочу каркать, но если человек не замечает, где живет, он рано или поздно обречен…
– А что мы можем сделать, мужа мы ей не вернем, – легко вздохнула Пампушка, нормальная женщина: помогать надо, пока есть надежда, а когда надежды нет, нужно поскорее выбросить из головы.
– Другие же как-то примиряются, начинают воспевать свою прекрасную любовь… А она ни на какую красоту совсем не…
Не ловится, хотел сказать я, но сказал: не реагирует.
– А у нее и не было никакой красоты: сразу из дочек в матери.
Пампушка была явно не глупа, несмотря на упитанные щечки-яблочки и неизменно прекрасное настроение, не вполне уместное среди кладбищенских завсегдатаев, точнее завсегдатаек. Над нами высился прикладбищенский торговый центр – многоярусный блистающий мир с непременным «Макдональдсом» и выкриками со всех витрин: дисконт! Discount!! ГЛОБАЛЬНАЯ РАСПРОДАЖА!!! А под ними в уголке наш кофейный уголок, где я осилил только молочную пенку со своего капучино, – дальше шел отвар из горелых семечек, который жизнеприемлющая Пампушка с удовольствием прихлебывала. Со своими припухшими веками под капюшоном с лисьей опушкой она походила на мудрую скво.
– На что ей красота – вот если б вы ей сказали, что ученые нашли связь с загробным миром…
– Мне б самому кто сказал.
– Вот я вам говорю. Вы же ходите к вашей жене, значит, верите, что она это как-то видит?
– Я не для нее это делаю, ей теперь все равно, я для себя.
– Ну и зря. А я вот верю, что моя мама смотрит на меня откуда-то оттуда и радуется. Я всегда, когда что-нибудь хорошее сделаю – хоть посуду помою, – я ей обязательно отчитываюсь: видишь, мамочка? Я все делаю, как ты учила.
Она молола это без всякой торжественности, что меня с подобной белибердой только и могло примирить, и наполовину с обычным кокетством женщины, желающей поиграть в маленькую девочку, – и все-таки я видел, что она меня не разыгрывает.
– Ну, раз вы во все это верите, так вы ей и скажите.
– Да кто я для нее! Я в поликлинике, в регистратуре, работаю, а она радиотехникум кончила, знает, что доверять можно только науке. А по вам сразу видно, что вы человек ученый, вам бы она поверила.
– Но как я могу это сказать, если я знаю, что это чепуха?
– А откуда вы знаете, что это чепуха? Вы кто по профессии? А что это такое – акустик? Как это слушаете, прямо все подряд? И все понимаете?
– Не все, много бывает и помех.
– А это что такое – помехи?
– Ну, бывает полезный сигнал, а бывает вредный, его надо отфильтровывать.
– Значит, что вам нравится, вы называете полезным сигналом, а что не нравится, вредным? А вдруг вредный и есть самый главный? Может, через него кто-то хочет к вам пробиться, а вы его отфутболиваете. Отфильтровываете.
– Смелая мысль. Помехи признать полезным сигналом, а полезный сигнал помехами. Это будет научная революция.
– И давно пора сделать революцию.
– Но тогда придется отказаться от всех завоеваний. Полезные сигналы помогают находить подводные лодки, полезные ископаемые, слышать всякие тонкости в нашем организме…
– Ну, понятно, слыхали: практика – критерий истины. И ради этой практики надо отобрать у людей надежду.
– Какая вы тонкая соблазнительница!
Я впервые внимательно посмотрел ей в глаза под запухшими веками – они смотрели скорее снисходительно, чем насмешливо, – будто на ребенка, вообразившего себя большим и умным. Но она поняла мой взгляд неправильно:
– Смотрите, какого цвета у меня глаза? Серобуромалинового. А если отфильтровать, можно сделать карие, а можно зеленые. Я бы на вашем месте не важничала: мы! Ученые! Нам это можно, а это нельзя! Я бы прямо сказала: Маргарита Кузьминична, мы открыли связь с потусторонним миром. Вам жалко ее или не жалко? Скажите ей, что открыли прибор, который слышит голоса мертвых.
– Так она же попросит послушать?..
– А вы скажите, что прибор еще только разрабатывается, что нужно еще много… как это? – отфильтровывать, пока только изредка их сигналы к нам прорываются, надо очень долго – как это? – регистрировать, это только особые датчики улавливают, а сам ничего не услышишь – да вы лучше меня все это знаете!
Пампушка-то оказалась совсем не проста, и мне впервые показалось неловко расстаться, не обменявшись телефонами.
Но и я был не так-то прост. Меня с юности преследовала греза исследовать звук на квантовом уровне. Обычно воздух, воду считают сплошной средой, в лучшем случае спускаются до молекул, а у меня много лет чесались руки поработать с фононами. Я даже время от времени делал какие-то прикидки, но на что-то натыкался и бросал, чтобы не превращаться в чокнутого изобретателя – уж очень мизерные брезжили шансы на успех, а серьезных дел всегда хватало выше крыши. А главное – с Иркой мне и так жилось лучше некуда, зачем еще куда-то карабкаться.
Теперь же для меня не имело никакого значения, успех, неуспех – лишь бы найти, на что отвлечься. В исхудавшем институте положение у меня было прочное, как у всех, кто не создавал новое, а помогал делить старое. Мои прежние стетоскопы использовались при разведке нефти, газа, но даже и не это было главное – чего там разведывать, надо хватать, что есть, вот как только узнать, чего оно стоит – миллиард или триллион. Когда знаменитому геологу Лутугину предлагали безумные взятки, чтобы он завысил ценность месторождения, он отвечал: я уже немолод, много не нахапаю, а некролог испорчу. Но мне и взяток не предлагали, просто находили другого.
