***
ИГОРЬ
Шувалов как всегда принес Марии цветы, но за две недели так и не осмелился ее увидеть. Слушал от доктора, что она идет на поправку и требует отпустить домой. Но Игорь запретил Петру Борисовичу это делать. Каждый день мужчина хотел зайти к Маше в палату, попросить прощения и рассказать, что произошло с бабушкой. Но стоило оказаться в больничном коридоре, как вся решимость пропадала. Он чувствовал себя трусливым мальчишкой, это бесило, но Шувалов не мог ничего с собой поделать. Сегодня, собираясь уходить, Игорь услышал за спиной голос Маши. Она позвала его по имени. И это был как выстрел в голову. Он замер, не зная, что делать, всем своим существом мужчина хотел обернуться, подойти и заключить ее в объятия. Сжать сильно-сильно и никогда не отпускать. Но не смог, потому что прекрасно знал – не позволит. А еще знал, что придется все объяснять. Собрав всю волю в кулак, он трусливо ушел. И когда снова услышал ее отчаянный крик, все внутри оборвалось. Он почувствовал, что в сердце будто всадили кинжал. Но уже просто не смог остановиться.
***
Впервые за две недели я поддалась истерике. Рыдала в голос, наплевав, что рядом медсестра. Это было выше моих сил, будто организм сам дал волю слезам. Словно оплакивал что-то самое дорогое, и мной овладело какое-то дикое горе. Я всхлипывала, задыхаясь, и уже не могла успокоиться. В итоге перепугала своей истерикой персонал, и мне вкололи успокоительное. Засыпала, больше не чувствуя ничего, но безмолвные слезы продолжали катиться по щекам. Закрыв глаза, я снова увидела спину Игоря и как за ним закрывается дверь. А во сне ко мне приходила бабушка, она тоже, не поворачиваясь, уходила вдаль.
Даже если это уголовное дело, мне уже плевать! Никто не имеет права удерживать меня здесь против воли. Дождавшись, когда медсестра покинет свой пост, я быстро подкралась туда и, стащив ее кардиган, направилась к выходу. Понимала, что в белых тапках и торчащей из-под кофты ночнушке я выгляжу подозрительно, но выхода не было. Все, о чем я думала, – как быстрее добраться до дома. А как это произойдет – неважно. На улице, как назло, было холодно, и, засунув замерзшие руки в карманы, я обнаружила в одном из них пятьсот рублей. Совесть приглушенно запищала, что это нехорошо, но, поймав такси, я пообещала себе: "Позже все верну с процентами".
Наконец машина остановилась у моего подъезда, и сердце радостно забарабанило по ребрам. Скоро я увижу бабушку, слезы счастья подступили к глазам. Подойдя к двери, я позвонила в домофон, но мне никто не ответил. Сразу радость сменилась тревогой, и я снова набрала номер своей квартиры. И набирала до тех пор, пока не додумалась ввести пароль.
Лифт изводил меня своей неторопливостью, он ехал слишком медленно, будто издеваясь надо мной. И когда его двери открылись, я вздрогнула, еле сдержав крик облегчения.
Мой палец посинел, вдавливая дверной звонок. Я нажимала, наверное, уже в сотый раз, но бабушка почему-то не открывала. Подумала, что, скорее всего, спит, и тогда забарабанила по двери кулаками, крикнув:
– Бабуль?
Я стучала, дрожа, и слезы сами собой покатились по щекам. Страх сковывал сердце холодной рукой, но я упорно отгоняла его. И ждала, что вот-вот щелкнет замок и дверь распахнется. Я уткнусь носом в бабушкино плечо и дам волю рыданиям. И, действительно, замок щелкнул, только за моей спиной, и я услышала голос Клавдии Тимофеевны:
– Машенька, не стучи, она не откроет…
48 глава
Мне хотелось крикнуть "Замолчите" и зажать ей рот руками. Оглохнуть и ничего не слышать. Но я как в тумане смотрела на соседку, пытаясь разобрать, что та говорит:
– Он хотел как лучше, – верещала женщина со слезами на глазах. – Сказал, что ты в больнице, а у Любочки сердце не выдержало. Она ж за эти два дня, пока тебя не было, извелась вся, я старалась от нее не отходить… И тут такое…
– Где бабушка? – воскликнула я мертвым голосом. – В больнице? В какой больнице?
– Ой, Машенька, крепись. Похоронили бабушку две недели назад.
Отшатнулась, сделав несколько шагов назад. И посмотрела на Клавдию Тимофеевну как на сумасшедшую. Что она вообще несет? Как похоронили? Кого? Кто?
– Вы сошли с ума? – растягивая слова, выдавила я.
– Маша, крепись, на все воля Божья, – соседка хотела подойти ко мне, но я отрицательно замотала головой. – Ты же знаешь, у нее сердце, а тут такой стресс. Ну ничего, теперь она рядом с дедушкой.
– Где? – мой голос в голове отозвался эхом.
– Мы похоронили ее рядом с дедушкой. Игорь твой такой молодец, все организовал и оплатил. Почти весь подъезд в ресторан поминать пришел. Не волнуйся, дочка, мы Любу достойно проводили…
– Господи, да замолчите вы наконец! – закричала я, зажимая уши руками. И только сейчас до меня начало доходить, о чем соседка говорит.
– Умерла? – пропищала я, облокотившись о стену, и медленно сползла по ней на пол.
– Маша! – воскликнула женщина. – Я вызову скорую.
– Не надо, – прошептала чужим голосом. – Где бабушка?
– На небесах, дочка, на небесах, – перепуганно ответила Клавдия Тимофеевна.
– Где она… похоронена?
– Рядом с твоим дедушкой…
Больше я ее не слышала, поднялась на ноги и пошла прочь. Соседка что-то шумела за спиной, мол, оденься – на улице холодно, но мне было до смерти все равно.
Слез не было, но не потому, что мне все равно. А потому, что внутри все разрывалось от боли. Эта боль была настолько оглушительной, что заложило в ушах, а глаза горели от давления. Она разрывала на части, раздирая каждую клетку внутри, выворачивая пальцы, ломая ребра, и я даже чувствовала, как сводит зубы.
Я шла, в то время, когда мне жутко хотелось упасть и, растворившись, впитаться в землю. Это был сон… И словно во сне я дошла до кладбища, отыскала знакомую могилу и упала на колени. Большой деревянный крест и под ним свежая земля, усыпанная живыми цветами… Живыми… Она умерла. Это все правда… Все наяву…
Вспышка адской муки, слезы ручьем полились из глаз. А я, шатаясь, пальцами сгребала землю, мечтая лечь рядом с бабушкой и больше не вставать. Мир вокруг растворился, осталось лишь мое горе, и даже холод, царивший на улице, не проникал в него. Кусала губы, пытаясь справиться, но вынести это мне было не под силу. Попыталась подняться и взяться за крест, но приступ боли словно ударил под дых и, вскрикнув, я потеряла сознание.
Щелчок, еще один… И снова щелчок… Разлепила глаза, и все как в тумане. В ушах звенит мужской голос, недовольно ругающий меня:
– Милочка, вам, что, жить надоело? Вы меня видите? Сколько пальцев?
Каких пальцев? Я не видела пальцы… Все вокруг было белым и ледяным, я, что, действительно умерла?
– Назовите фамилию, имя и отчество, мы приняли вас за бездомную. Уже хотели полицию вызывать…
