Она мне чем-то напоминала вождя индейцев. Такая же молчаливая, но по виду первому, кто ей не угодит, она снимет скальп и раскурит им трубку мира. Невысокая, крепкая, смуглая бабулька держала в страхе даже отца, и за это я не только ее обожала, но и уважала безмерно.
Волосы ее давно поседели, руки покрылись морщинками, но васильковые глаза цепко и безжалостно выхватывали потаенные тайны любого человека. А еще в них таилась насмешка.
– Сын, закрой рот, комары залетят. Молодой человек, как там тебя, Алекс, ты бы причесался. Лия, внученька, тебя держали на голодном пайке или ты решила запугать демонов костями? Аня, что за сопля у тебя в носу… какой-такой пирсянг? Влад, что за удавка на твоей шее? – "поприветствовала" нас бабушка таким серьезным тоном, что все сразу занервничали и забеспокоились.
– Ну ба-а, это галстук! – заканючил Влад.
– Не знала, что от галстуков такие синюшные трупные пятна остаются. – Бабушка, кряхтя, сползла со скамейки и, опираясь на палочку, махнула рукой и пошаркала в дом. Бесчисленные амулеты на ее шее и в волосах позвякивали при каждом шаге. – Так бы и сказали, что задержитесь. А теперь не серчайте, но, пока я вас ждала, съела все ваши оладьи, так что на завтрак у вас только чай и укроп. А может, чай с укропом. Вечно забываю.
Она тут же, по пути, сорвала с грядки пару веток укропа и ушаркала в дом с таким невозмутимым видом, что маме, выскочившей нас встречать, осталось только посторониться.
– Ирада Пантелеймоновна, ну зачем вы гостей запугиваете? – обреченно протянула мама и, обернувшись к нам, нервно поправила сбитую прическу. – Не слушайте ее. Оладий я напекла много… и спрятала половину там, где никто не достанет…
– Ха, – глубокомысленно отозвалась бабушка из дома. Мама вздохнула и посмотрела на нас с Анькой. – Девочки…
Она осеклась, заметив злобный взгляд отца. Отец не любил телячьих нежностей – так что, опустив протянутые для объятий руки, она улыбнулась.
– Проходите в дом.
Она исчезла в дверях, а я с грохотом опустила багажник. В этом вся наша семья. Ни обнимашек тебе, ни вечеринок. Одна дисциплина и зубрежка. Все ходят на цыпочках, потому что отец если не с больной головой, то в плохом настроении. Серединки не бывает.
– Ненавижу все это, ненавижу, – прошептала я себе под нос, потроша на капоте сумку.
– Ммм, кто-то в плохом настроении? – Алекс облокотился о машину, выудил из кучи-малы кружевные розовые трусики и поднял бровь. – Любопытно…
– И тебя ненавижу! – добавила я, выхватывая пикантную вещь из рук Алекса.
– Злючка, – невозмутимо фыркнул Алекс, роняя руку.
– Заноза, – парировала я ворчливо, не забывая на всякий случай поглядывать в сторону отцовской машины.
Отец болтал с кем-то по телефону… ну как болтал. Отчитывал, скорее. Голос его взлетал до высот и тут же опускался до вкрадчивого запугивающего шепота. Он все больше и больше нервничал. Ходил туда-сюда, сжимая кулаки и гневно щуря глаза. Злобно пинал ни в чем не повинные листья. Периодически орал на Аньку, которая каждый раз вздрагивала и пыталась заслонить любимый гроб от всевидящего отцовского ока.
Я затолкала телефон на самый низ сумки и только тогда успокоилась. С отца станется лишить меня последней связи с цивилизацией. А я еще Ленке не поплакалась на жестокую судьбу!
– Кажется, что-то с вашими охотниками, – прищурился Алекс, наблюдая за моим отцом.
– Да пошел он, – огрызнулась я, не обратив внимания на смысл фразы. Алекс перевел на меня удивленный взгляд и тут же тепло улыбнулся.
– Не убивайся так. Нам вдвоем будет весело, – он потеребил меня за верхнюю пуговицу пальто и с намеком протянул: – Ты, я и тот миленький наборчик белья с сердечками…
Алекс шутливо подвигал бровями. Вот зараза! Я не выдержала и, фыркнув, отвернулась. Но улыбка наверняка выдала меня с потрохами. Вот увидите, я когда-нибудь задушу жениха за его шуточки!
– Попрошу у бабушки панталоны, – пригрозила я, забрасывая в сумку последние вещи. Алекс отпустил многострадальную пуговицу и разочарованно вздохнул.
– Как ты жестока! – театрально воскликнул он.
– И фуфайку с валенками, – добила я жениха. Взвесила сумку на ладони и, подумав, всунула ее Алексу. – Моя комната третья на втором этаже.
– Эй! – возмутился тот.
– Не ной, а то бабушку с расческой позову, – вредно откликнулась я. Алекс хмыкнул, забрасывая сумку на плечо и мстительно прищурился.
– Третья, говоришь? А во второй кто? Попрошусь-ка я туда… буду ходить к тебе в гости.
Прозвучало зловеще, я поневоле забоялась. Но пока подбирала достойную причину не пускать Алекса в кладовку, что-то грохнуло, и отец, закрыв телефон, резко обернулся на звук.
– А это что такое?! – В голосе отца прорезались такие удивленные нотки, что мы все дружно занялись разглядыванием ботинок. Отец стоял перед Анькой с видом суровым, но крайне пораженным, и неверяще сверлил взглядом черный гроб с цепями.
Анька, переступив с ноги на ногу, сцепила руки за спиной.
– Гроб.
– И как он тут оказался? – коршуном обернулся на нее отец.
– Сам залез? – предположила сестра.
Отец постоял, прожигая Аню взглядом. Обычно это работало: фирменный взгляд папочки прошибет любого. Но сестра у меня, закаленная бесконечными побегами из дома, держалась стойко и смотрела невинными глазами кота из Шрека. Даже я на секунду поверила, что гроб сам залез поверх машины, присосался цепями и, громыхая на ухабах, прокатился до Убежища. И теперь пробирался внутрь дома – тихо так, бесшумно.
– Чтобы этого, – наконец, отец указал дрожащим пальцем на гроб и с яростью выплюнул, – здесь не было! – Он обвел нас пристальным взглядом, скривился. После чего стремительно сорвался с места, на ходу бросив отрывистое: – В дом!
– Есть, сэр! – ядовито прошептала я, и не думая двигаться с места.
Анька тоже ударилась в бунт: невозмутимо закинула на плечо массивную цепь и потащила гроб по дорожке… спать она в нем, что ли, собирается?… Алекс задумчиво ворошил волосы рукой… один Влад, как послушный папенькин сыночек, потрусил к дому мелкой рысью. Ни дать ни взять щенок за хозяином.
Я фыркнула, подняла голову и сощурилась, рассматривая дом после долгой разлуки. Милым и приветливым его точно не назовешь. Издалека он напоминал зловещий особняк с привидениями. Потеки воды на сероватых стенах, мрачный и местами высохший плющ, обившийся вокруг потемневшей от времени лепнины. Этот дом стоял здесь до нас и будет стоять после. Он счастливо пережил пару-тройку веков и несколько поколений охотников. Как и бабушка, он оставался невозмутимым ко всему.
Меня он не любил. Как и я его. Но вот мы встретились снова.
– Здравствуй, чертов дом семейки Аддамс, – неприязненно буркнула я, отмахиваясь от ветки дерева, норовящей заехать по лицу.
