— Я бы не стал так рисковать. Подручные распорядителя празднеств
немного щепетильны по поводу всего, что происходит в Шотландии.
— Я сделаю ее сожительницей дьявола.
— Недалеко от истины, но я все равно не стал бы рисковать. — Джефф допил свою порцию и попросил еще. — Я вам про это когда-нибудь рассказывал? Вы оба были мальчишками, когда я угодил в водоворот событий, ловил ее, расставлял силки. Я знал ее. Ей не терпелось призвать всех к вероломству, к смертоубийству… — Тут Беллок увидел лица молодых людей: да, он уже говорил им об этом раньше. Он не помнил, как и когда, но они смеялись над ним.
Том сказал:
— Стоит отдать ей должное: такого конца она не заслужила. Пытаюсь найти способ написать об этом так, чтобы аудитория ее ни капельки не пожалела. Такое распорядитель празднеств точно не пропустит.
— С этим спорить не буду. Я видел ее смерть. Я там был. Не люблю вспоминать. Пришлось помочь готовить сцену и эшафот. Убедиться, что всем зрителям будет хорошо видно. Совсем как в театре. Но то, что было потом… Ее маленькая собачка подбежала, слизнула кровь, заплакала. Маленькая собачка взяла и заплакала.
Том Прескотт ущипнул своего друга-великана за красную и щетинистую щеку.
— Вечно ты про эту собаку вспоминаешь.
Он оттолкнул руку мальчика.
— Я лишь хочу сказать, что было больно на это смотреть. Пусть она и заслуживала такой участи.
Эймс присвистнул, вообразив себе случившееся, и закрыл глаза, представляя себя там.
— Она была настоящей королевой.
— Верно. Но и наша тоже, и шотландцы поступили бы с ней еще хуже. Никогда не забывай об этом. Она укокошила собственного мужа, ты же знаешь.
— Знаю.
— Они такие.
— Кто? Королевы? Шотландцы? Католики?
— А ты догадайся. Ну, не королевы, очевидно. Но в остальном…
— Рад, что все это в прошлом, — сказал Том Прескотт.
Джефф возразил:
— Я бы тоже обрадовался, но ничего еще не закончилось. Папа римский такого не допустит. Испанцы. Шотландцы. Мы так и бродим в темной лесной чаще. И тут водятся волки.
Смеялись ли юные Прескотт и Эймс над ним за его неутолимую ярость и готовность сражаться в древней войне? За речь, на которую его можно было спровоцировать, когда он был пьян — на это можно было положиться, и Эймс теперь был должен Прескотту пенни? Смеялись, разумеется.
Но затем с другого конца донеслись слова, которые заставили Джеффа навострить уши.
— …пока вы не узнаете, какие новости пришли из Франции…
Сразу же проявилась способность Беллока казаться увлеченным одним и в то же время напряженно прислушиваться к другому: он не изменился в лице, дожидаясь французских новостей. Они могли оказаться полезными, их можно было выгодно продать или обратить против того, кто пустил слух; да, глупая мысль не заставила себя ждать. Глупая, потому что, конечно, пускать эти способности в ход было безумием: он сидел не среди государственных мужей или за одним столом с заговорщиками или католиками, замыслившими убить королеву; он был с актерами, их женщинами и их мальчиками. Выпивка притупила остроту его ума и затруднила маскировку, и в конце концов он понял, что может просто повернуться к потенциальному осведомителю и задать вопрос — что и сделал.
— Что еще за новости из Франции? Про флот?
Ричард Брейдел, исполнитель ролей героических рыцарей, великанов, монстров, убийц и — сегодня — Мефистофеля, упорно и безуспешно старался захмелеть. Вопроса Джеффа хватило, чтобы он, наконец, разразился пьяным хохотом.
— Думаешь, мы тут получаем новости про флот? Ну ты и дурень. Речь о куда более насущном вопросе. Скажи ему, — проинструктировал он свою женщину, кладя гигантскую ладонь на ее золотистую шею так, что его любящие пальцы почти сомкнулись на горле спереди.
— Вероятно, — продолжила она тоном, который Беллок сразу узнал: осведомитель доволен, тайна так и прет наружу, и жадное внимание слушателей наделяет его могуществом. — Вероятно, во Франции обнаружили… но надо начать чуточку издалека, чтобы вы все как следует поняли.
Она набрала воздуха, упорядочивая известия в голове, не скрывая удовольствия от того, как разгоралось пламя нетерпения. Остальные могли лишь ждать.
— У меня есть подруга, — снова начала она. — Мы с ней долго служили в одном доме. Я повстречала ее на прошлой неделе после трех лет разлуки, и она все такая же болтушка. Внешне не изменилась — настоящая красавица, джентльмены! Совсем не постарела, а ведь все мы накапливаем прожитое время в мешочках, притороченных к щекам и к заднице. Сейчас она служит одной женщине, чей муж то и дело ездит во Францию для торговли всяким-разным, и моя подруга ему очень нравится. Поэтому, вернувшись в Лондон, он привез ей в подарок французский шелк и ароматную воду. Не то что некоторые.
Брейдел сжал ее шею, заставив поднять плечи и взвизгнуть.
— Рассказывай давай! — прорычал актер. — Хозяева Джеффа при дворе ему с радостью отсыплют деньжат за такое.
— Муж хозяйки рассказал моей подруге… убери от меня свои лапы, грязный медведь!.. он ей рассказал великую тайну, которую привез из Франции, прямо из Парижа. Хочешь услышать? А ты?
Беллок, уже немного пьяный, позволил себе задуматься, могут ли эти сплетни не первой свежести иметь какую-нибудь ценность. Он видел в жизни и более странные вещи, подлинные сведения секретного характера, которые переходили из уст в уста в постели или за столом. Он скучал по этой игре больше, чем думал. Ни разу в жизни — ни в любви, ни на сцене — он не испытывал острых ощущений, которые могли бы сравниться с этими странными, пронзительными моментами.
— Похоже, в Париже, при дворе, обнаружили…
Могла ли эта женщина действительно каким-то образом услышать информацию, которая проясняла какой-нибудь тайный уголок постоянно меняющейся карты войны, религии и монархов, католических козней и яда?
— …способ, позволяющий мужчине и женщине наслаждаться друг другом, — способ, отвечающий на все пять фундаментальных вопросов.
Беллок выдохнул и налил себе еще.
— Не смейся, добрый посланник. Это благая весть: есть поза — он опробовал ее с моей подругой, и она попыталась сделать набросок для меня, — в которой женщина не забеременеет. Это раз.
— Сдается мне, в Англии тоже знают про in ano.
— Нет-нет. Не так. В этой позе один не заразит другого оспой или чем-то подобным. Это два.
— La bouche
[1]? Думаю, французы обнаружили этот способ еще во времена моего папаши.
— Нет, опять неправильно. В этой позе мужчина испытает самое полное удовольствие, истинный восторг. Это три. Но и женщина почувствует то же самое. Это четыре.
