— Что вы думаете, доктор? Поскольку вы первый из всех, кого мы знаем, кто справился с заблуждениями, известными ему с детских времен, чему вы можете научить нас о народах Мухаммеда и их детях, чтобы мы могли повторить ваше великое обращение в огромном количестве и с большой скоростью?
— Я должен это обдумать, ваше величество.
— И я уделю вам все свое внимание. Мы обсудим этот вопрос вместе. Это станет чрезвычайно важной задачей, когда я окажусь в Лондоне.
Тэтчер низко поклонился. Если они не издевались над ним, то он, возможно, совершил самый трудный шаг, порученный Леверетом. Если вскоре ему предстоит обсудить религию наедине с этим молодым человеком, то вполне возможно, что Яков опишет, как христианский Бог открыл Себя королю Шотландии. Все может сложиться весьма просто, и больше никаких отчаянных действий предпринимать не нужно.
Будущее, если о нем вообще можно сказать, что оно существует, несомненно, отчасти формируется воображением. В ту ночь, оставшись один в маленькой комнате, Тэтчер позволил себе представить — впервые за много лет — что может случиться с ним дальше. Он лег на кровать и закрыл глаза. Он повернул голову, чтобы уловить эхо далекого шума, и годы дисциплины и болезненной муштры растаяли без следа. Он позволил себе узреть свое возвращение — видение все эти годы ждало, когда Тэтчер ослабнет…
Вода и мост, камни перед его домом, которые нагревались до позднего вечера и сохраняли свое тепло даже после захода солнца, и влага собиралась на них бусинками. Он приложил ладони к закрытым глазам, чтобы насладиться тем, что происходило под веками, запечатать видения, прежде чем они исчезнут, прежде чем к нему вернутся силы и он прогонит все эти образы как работу дьявольских искусительниц.
4
Мэтью Тэтчер ждал королевского приглашения, поручения стать доверенным лицом Якова VI по вопросам теологии, в ходе обсуждения которых надлежало получить односложный ответ, срочно необходимый мистеру Леверету: «католик» или «протестант». При наличии ясности, если доктор сможет с уверенностью отчитаться перед мистером Леверетом, не имело значения, какое слово он скажет. Оно в любом случае приведет Махмуда Эззедина в Константинополь.
Однако он не мог до конца в это поверить, даже когда ради собственного удовольствия крутил и вертел эту историю в уме — а удовольствие, как он знал, было опасной вещью, потому что оно грозило смертью, если история не воплотится в жизнь.
И, конечно, король не спешил приглашать османа на разговор. Тэтчер провел еще несколько дней, а затем и недель в одиночестве, всеми забытый. Те же подозрения, которые годами витали вокруг него в Морсби-Холле, теперь тащились за спиной, когда он проходил по залам Эдинбургского замка, а когда двор переселился на расстояние мили — по залам Холирудского дворца. Как и в Камберленде, он гулял один, чтобы успокоиться, теперь на территории дворца и на земле за воротами. Он ел в одиночестве, в поле или в своей комнате. Он ходил под окнами, где, по его мнению, мог находиться король, в надежде, что Яков увидит турецкого доктора и позовет. Прошло еще две недели, писать было нечего, сказать мистеру Леверету было нечего, и ни один посыльный не возник внезапно перед Мэтью Тэтчером, чтобы прошептать секретный пароль.
В одной из тайных комнат его заставили вызубрить три набора секретных слов. В тот момент он не мог их вспомнить. Леверет сказал, что есть способ, которым они будут произнесены, подразумевающий не только порядок слов, но и тон, что-то необычное, подтверждающее личность любого, кто преподнесет Тэтчеру фразу как опознавательный знак, но теперь все ускользнуло от доктора.
И вот, наконец, после дополнительных недель молчания и забвения, Тэтчера вызвали.
Он решил, что побыстрее начнет разговор. Он добудет свое единственное слово.
Однако в маленькой комнате, куда Тэтчера привели, он обнаружил не короля, а высокого худощавого молодого человека с веснушками и ярко-рыжими волосами. На оловянной цепочке у него на шее, поверх черной одежды, кое-где украшенной мехом и цветными вставками, висела печать. Паж, который привел доктора в комнату, попятился и сразу же закрыл за собой дверь. Рыжеволосый мужчина низко поклонился Тэтчеру, который поклонился в ответ, и двое мужчин, оставшись наедине, уставились друг на друга, ожидая, что произойдет дальше.
Наконец молодой человек достал документ на нескольких страницах из задубевшего и грязного кожаного футляра.
— Его величество присоединится к нам здесь для моего доклада? Или вы отведете меня к нему?
С некоторым трудом Тэтчер вызнал, что этот человек был коронером Эдинбурга, вступившим в должность только в этом году, после смерти отца, и что он приехал, дабы предоставить королю ежегодный отчет о своей работе. По такому случаю коронер облачился в свои лучшие одежды (в рамках дозволительной роскоши) и в разумной степени надеялся, что его увидит сам Яков, поскольку его отца дважды принимала Мария, мать Якова. Доктор робко осведомился о дальнейшем у пажа за дверью, тот передал вопросы не названным старшим и через некоторое время лениво вернулся с инструкциями: Мэтью Тэтчер в качестве недавно назначенного королевского советника по болезням должен получить отчет коронера, устно и на бумаге.
— От кого пришло это назначение и предписание? — спросил Тэтчер, но у пажа не было ответа, он только пожал плечами и рассказал крайне бессвязную историю: дескать, он спросил другого пажа возле другой двери, тот исчез и вернулся со словами, которые только что сообщили доктору, их готовы повторить снова, если турку необходимо услышать наставления еще раз.
Поэтому Тэтчер вернулся к Адаму Страткину, коронеру Эдинбурга, с трудом справился с желанием извиниться и вместо этого приложил все усилия, чтобы молодой и нервный человек почувствовал себя желанным и важным:
— Для меня будет честью получить ваш отчет от имени его величества Якова, шестого с таковым именем, rex Scottorum.
Смысл услышанного дошел до Адама Страткина не сразу. Его разочарование было очевидным, и доктор снова захотел извиниться.
— Пожалуйста, сэр, начинайте немедленно. Король с нетерпением ждет, когда я передам ему ваши отчеты, — великодушно приказал Тэтчер.
Молодой человек глубоко вздохнул и, сделав отработанный театральный жест, подходящий для полного и внимательного зала придворных и членов королевской семьи, прошелся взад и вперед, поднимая руку то к небу, то к дальней стене зала, все так, как учил его молодой актер в начале этой недели. Он перечислил записанные потери Эдинбурга, которые проштудировал и тщательно закрепил в памяти, поскольку с детства его готовили именно к работе с такими перечнями:
— Город за последние двенадцать месяцев не был унесен в море, не был захвачен ведьмами или монстрами. Мы также не обезлюдели от чумы, хоть она и унесла 997 жизней. Далее: 320 абортов и мертворожденных; 6 напуганных до смерти; 556 созрели до предела, как вино или сыр; 10 настиг апоплексический удар; 2 разорваны на части; 443 скончались ввиду болезненных разрастаний разных видов; 209 от злоупотребления лекарствами; 1229 от чахотки; около 115 матерей в родах; 3 от уныния; 44 от стесненного дыхания…
