— Я умру?
— Это знает Бог, а не я или ты, — сказал он, хотя и почуял однозначный ответ Бога.
— Ты еврей?
— Боже мой, нет. Конечно нет. Почему ты спрашиваешь об этом?
Она отвела взгляд, с трудом скрывая сомнения.
— У тебя есть семья, которая может забрать тебя домой, Маргарет?
— Нет.
Он пригладил ее волосы и положил руку ей на лоб, а она повернула к нему голову, чтобы впитать это нежное прикосновение.
— Я могу приготовить несколько мазей и питье, которые уменьшат твои страдания. Я вернусь с ними совсем скоро, Маргарет. Но ты должна стараться пить больше и производить воду. Это поможет твоему самочувствию.
В коридоре доктор спросил плачущую женщину, как ее звали: Эннис.
— Эннис, она ужасно страдает и будет страдать еще больше до конца.
— Конец? Вы уверены?
Он кивнул и взял Эннис за руку.
— Она не заразна. Это не чума, а рак. Остальные, кто спит здесь — ты одна из них? Да. Ты самая храбрая из всех и осталась с ней, когда остальные ушли. Но вам всем ничего не угрожает.
Эннис сжала его руку и кивнула, стыдясь за других и за себя.
— Она издает такие ужасные звуки. И запах. Остальные нашли другие места для ночлега.
— Я вполне понимаю. Но ты не такая, как все. Ты посидишь с ней и успокоишь ее, пока я не вернусь. Я дам ей что-нибудь, чтобы помочь ей уснуть, но конец близок.
Она кивнула и вытерла глаза. Он спросил, как снова найти свою комнату, но Эннис беспокоило другое:
— Если Маргарет действительно умирает, ей нужно исповедаться в своих грехах.
— Исповедаться? Значит, она католичка?
Эннис кивнула и вернулась в комнату, закрыв за собой дверь. Тэтчер, пытаясь вспомнить путь, по которому пришел, сделал несколько шагов в одном направлении, затем пошел в другую сторону, представляя, с какой стороны коридора Эннис ждала некоторое время назад. Его сердце сильно билось, и вскоре он запыхался, хотя еще ничего не сделал, а состояние женщины, безусловно, было не самой страшной болезнью, которую он когда-либо видел.
В конце коридора он увидел еще одно жалкое узкое окно, предназначенное для того, чтобы пропускать лишь минимум света и воздуха ради выживания во время осады. Он раздумывал, в какую сторону повернуть, когда наглый паж появился снова.
— Королева желает, чтобы ты сейчас же явился к ней.
— Я должен принести девушке лекарства. Я обещал ей немедленную помощь.
Мальчик засмеялся над мавром:
— Мэг подождет. Теперь королева.
— Она страдает. Маргарет страдает.
— Да-да, ну пойдем же, что ты стоишь?
И вот Тэтчера повели по новым бесконечным коридорам, которые становились все более освещенными по мере его продвижения, а затем попросили подождать в комнате с факелом на стене и огнем в камине. Он не мог вернуться к себе, чтобы принести единственный пузырек, который успокоил бы Маргарет, избавив от боли. Вместо этого он то вставал, то сидел в маленьком помещении с мягкой скамеечкой и гобеленом с двумя единорогами, пока не открылась дверь, и какой-то другой паж прошел от одной двери к другой, не сказав ни слова и даже не взглянув на Тэтчера. Когда дверь открылась вновь, ему велели следовать за придворной дамой.
— Я благодарю вас за заботу о нашей служанке, — сказала королева Анна, когда Тэтчеру наконец разрешили войти к ней. Двое других мужчин, которых доктор видел при дворе, но не знал по имени, стояли в углу, а сбоку дежурил стражник, одновременно настороженный и скучающий. — Вы же из дальних стран, как и я, доктор Тэтчер?
— Мадам, я родился в стране турок, но теперь я англичанин, что, надеюсь, по нраву вам и вашему царственному супругу.
— Красивая фраза! Я из Дании, и шотландка в той степени, в какой с этим согласны окружающие.
Доктор Тэтчер поклонился и набрался терпения. Где-то там Маргарет ждала его, но обещание вернуться грозило стать враньем.
— Знаете ли вы, доктор, что я приехала сюда с шестнадцатью датскими фрейлинами, и, поскольку король постепенно судил обо мне все больше и больше как о шотландке, их возвращали в Данию по одной за раз? В конце концов София оставила меня, они все уехали, потому что я наконец сделалась безупречно шотландской королевой.
— Я бы никогда не подумал о вас иначе, ваше величество.
— Сдается мне, если бы вы были королевой, вас бы все еще сопровождало несколько турецких слуг. Итак, скажите мне, доктор: не побеспокоило ли мою маленькую Мэг, что свирепый сарацин смотрел на нее, нагую?
— Она совсем не испугалась меня, ваше величество. И, поскольку ни у одного мужчины или женщины нет причин бояться меня, это к лучшему.
Королева улыбнулась.
— Я надеюсь принести ей еще немного утешения сегодня вечером.
— И вы это сделаете. С нашей благодарностью и Божьей любовью, доктор. — Он подумал, что его отпускают, но когда начал кланяться и поворачиваться, она добавила: — Доктор, скажите мне, пожалуйста, что носят женщины у милорда Морсби в этом сезоне? И вы были в Лондоне, видели Елизавету?
— Да.
— А она? Расскажите мне, пожалуйста, о ее мантиях. Она действительно носит одну из золотых нитей? С манжетами из чистого золота, которые выглядят невесомыми, хотя и украшены жемчугом?
— Мадам, увы, я прискорбно неопытен в том, чтобы подмечать детали одежды. — Он знал, что должен был сказать какие-то слова, произвести на свет нужную фразу, чтобы превознести красоту этой датчанки, но нужные фразы отказывались повиноваться, ускользали от него. — Ваше платье будет приемлемым среди англичан.
— Мы рады, доктор. — Ее разочарование было физически ощутимым.
Он поклонился, не зная, что еще сказать или сделать, лишь бы подготовить ее к тому, чтобы стать королевой Англии.
— Мэг страдает? — спросила она.
— Да, ваше величество, и я должен вернуться к ней, с вашего разрешения.
— Очень хорошо. Но скажите нам вот что: она скоро умрет?
Он взял себя в руки и сказал королеве правду:
— Жаль вам об этом говорить, но я полагаю, ее призовут на небеса в течение одного-двух дней.
— Тогда ей нужен мой духовник. — Королева повернулась к наглому пажу, которой был первым живым существом, кого Тэтчер возненавидел в Шотландии: — Немедленно приведи отца Фойла к Маргарет.
Паж поклонился и убежал.
Вот так просто: духовник королевы. Отец Фойл. Королева Шотландии открыто заявила о своем католицизме, ничуть не смутившись.
— Я могу быть полезнее ей, ваше величество, если вернусь в свои комнаты и приготовлю какое-нибудь снадобье.
— Тогда ступайте немедленно. Я лишь хотела лично поблагодарить вас.
