— Я к вашим услугам — в этом и во всех прочих вопросах.
Но королева как будто ничего не услышала, да и про собственные слова забыла. Она обратилась к одному из молчаливых придворных в углу комнаты:
— Мой дорогой мистер Николсон, не могли бы вы, пожалуйста, отвести нашего доброго и заботливого доктора к королю? Он будет рад сыграть в шахматы со своим любимым противником.
Один из двух мужчин, чьи лица были Тэтчеру знакомы, поклонился королеве, а затем и самому доктору. Мистер Николсон до сих пор стоял, сложив руки спереди, а теперь он посмотрел на гостя, собираясь выполнить поручение королевы. Он был свидетелем того, как Анна звала своего католического священника: выходит, это и был представитель королевы Елизаветы при шотландском дворе, человек, который должен был отчитываться в Лондоне обо всем, что тут происходило.
Тэтчер низко поклонился и попятился. (Даже сейчас, много лет спустя, он все еще чувствовал, что ведет себя оскорбительно и почти вероломно, если не опускал голову до самой земли и не прикасался привилегированными губами к несравненной туфле знатной особы.)
«Николсон вам не друг, — снова и снова повторял Леверет. — Он сделал свой выбор. Если Яков станет королем Англии, Джордж Николсон сделается его самым близким англичанином. Чем больше времени он проводит в Шотландии, тем меньше друзей в Уайтхолле отводят ему место в любом другом варианте будущего».
— Доктор Тэтчер, прошу, — сказал Джордж Николсон, выводя его из апартаментов королевы по коридорам, мимо солдат и дам, рыцарей и придворных пресмыкающихся. — Ваша репутация и прошлое много обсуждались здесь, когда новость о вашем прибытии впервые дошла до нас.
— Я благодарю вас
— Правда? Вы меня неправильно поняли.
— Король и впрямь ждет меня на шахматы сию секунду? Я должен вернуться в свою комнату, а затем к служанке, которая страдает. — Но Николсон не замедлил шага. — Разве это не… Королева попросила католического духовника. Значит, король разделяет ее веру? Они следуют другим законам, чем мы в Англии?
— Мы? — Николсон застыл. Взял край накидки Тэтчера, потер между пальцами. Они остановились в темноте между лужицами серого света из окон и желтого — от факелов. — Мы? Я думал, доктор, что вы нераскаявшийся магометанин, который притворяется англичанином, а теперь вы проявляете глубокий интерес к вопросам христианской веры? — Николсон улыбался, почти смеялся. — Королева — католичка. Король терпимо относится к ее заблуждениям. Это ни для кого не секрет.
Посол Елизаветы крепко сжал воротник Тэтчера, наклонился и прошипел доктору на ухо:
— Делай то, для чего ты здесь, и поспеши, понял? Служанки — не твоя забота.
15
— Приходил отец Фойл? Королева сама за ним послала.
— Приходил.
— И ты поговорила с Богом? Ты чувствуешь, что сейчас все в порядке?
— Да.
— Маргарет, я так рад. Ты выпьешь это? Поможет уснуть.
— Пожалуйста, посиди со мной, — сказала Маргарет почти неслышно.
Эннис сидела на стуле у двери.
— Конечно, я так и сделаю, — сказал Мэтью Тэтчер. — Столько, сколько захочешь.
Он сел на тюфяк. Держал ее голову у себя на коленях. Слегка приподнял ее, ровно настолько, чтобы влить зеленоватую жидкость между губами и подобрать пролившиеся капли.
— Я знаю, что тебе больно. Мне так жаль, Маргарет. Ты хорошая и милая женщина. Ты не заслуживаешь страданий. Но ты не одинока. Господь на небесах любит тебя, и твоя королева любит тебя, и твоя подруга Эннис любит тебя.
* * *
В полях у холма короля Артура доктор держал на коленях пойманных кроликов, пытаясь и терпя неудачу, пытаясь снова. Он чувствовал, что их сердца стучат, как барабаны, под мягким мехом, когда они слизывали по одной зеленоватой капле с его пальцев. В послеполуденный холод он сидел и наблюдал, а сердцебиение замедлялось, замедлялось, камни вдавливались в его лишенные плоти голени и ноющие бедра. Еще одна капля, и кролик заснул, или почти заснул в руках Тэтчера. Шел дождь, и ветер бросал холодные капли в глаза и на щеки доктора, на жесткий мех зверька. Он забрызгал почти безволосую кожу внутри уха кролика и тыльные стороны ладоней Тэтчера, и существо продолжало спать, его сердце билось намного медленнее, чем у самого доктора, в то время как другие кролики наблюдали из укрытия за таинственной судьбой сородича.
Наблюдала также вторая молодая женщина, которая так восхищалась сумкой Тэтчера и привела его к карлику Гидеону. Она незаметно подошла к нему в поле, ковыряя что-то на земле, собирая призрачные полевые цветы — специально для тех, кто наблюдал, оставаясь незамеченными. Дождь прекратился. Солнце так и не появилось, но день стал светлее.
— Привет, — сказала она, и Тэтчер не поднял глаз. Теперь у доктора в руках был другой флакон, с мутно-белой жидкостью — и он отсчитывал капли по одной, вслух, чтобы не запутаться.
— Раз… два… три…
Это длилось до тех пор, пока кролик с трепещущим сердцем не начал так сильно брыкаться, чтобы вырваться из хватки доктора, что Тэтчеру с трудом удавалось сдерживать его, не выронив свои два флакончика.
Кролик рванулся прочь, потом споткнулся и упал замертво. Мгновение спустя он снова вскочил и устремился под прикрытие далеких деревьев и ожидающих, покачивающихся голов своих соплеменников. Тэтчер встал и обратился лицом к девушке.
— Что он сказал? — спросила она.
— Очень мало об интересующем нас вопросе. Он сказал, что в Шотландии больше видов лошадей, чем можно себе представить.
— Это интересно, хотя к делу не относится.
— Он попросил меня описать магометанский рай.
— Как будто это было реальное место? Или так, как это представлял себе твой народ?
— Может, как способ непонимания Истинной Церкви.
— Что это для него значит?
— Я еще не понял. Я пытаюсь.
— Неужели все это, — она взмахом руки указала на озадаченных кроликов, вереск, небо, промокшего под дождем старика, — приближает нас к тому, чего хочет мистер Леверет?
— Да. Как мне было велено. Но я еще не готов.
— Тогда действуй быстрее, или всему придет конец.
Она сказала это ласково, уже поворачиваясь, чтобы уйти.
— Мистер Леверет говорит, времени больше нет. — Она обернулась напоследок: — И он велел мне передать тебе еще кое-что. Он получил письмо. Сарука и ее мальчик в порядке.
* * *
Взошло солнце и в кои-то веки озарило Эдинбург ярким светом, чей слабый отблеск запоздало проник в комнату Маргарет и Эннис. Эннис спала на тюфяке. Тэтчер держал голову мертвой женщины у себя на коленях, чувствовал последние удары сердца и ждал, когда Эннис проснется, хотя не хотел ее будить.
