16
Самым громким звуком, после стука копыт по камням, были не крики людей, зовущих доктора Крейга, не скрежет цепей и скрип поднимающихся ворот, а странный вой. Маленький пес в седельной сумке короля поднял тревогу и требовал немедленной помощи так же неистово, как и любой из испуганных людей рядом, каждый из которых представлял себе, что во дворец уже пробралась чума, или что страной теперь неуклюже станут править сын короля, еще совсем младенец, и жена Якова, чужестранка. Все вокруг постепенно приходили в ужас от того, что жизнь и покой шотландцев теперь зависят от доктора Крейга.
Когда четверо мужчин спустили Якова с лошади, песик спрыгнул со своего высокого насеста и неуклюже приземлился на камни внизу. Он сразу же вскочил и начал лаять на людей, несущих его хозяина, явно выкрикивая команды. Его с большим трудом удерживал мальчишка-псарь, пока короля не унесли в замок — песик теперь не мог видеть хозяина, но по-прежнему мог унюхать. Из нескольких слов, сказанных Яковом между седлом и дверью, три прозвучали отчетливо: «Тс-с, Пабло, тише». Той ночью Пабло (король назвал его в честь молодого и красивого католического священника, который несколько лет назад был в составе испанского посольства, избранный на этот пост именно за молодость и привлекательность) пытался сбежать из псарни так настойчиво, что главный псарь, наконец, уступил непоколебимым требованиям собаки и попросил пажа отвести его в покои короля. Пабло никогда раньше не разрешали входить в замок, но он натянул поводок так, что чуть не задохнулся, и по запаху повел спотыкающегося слугу в королевские покои, не сделав ни одного неверного поворота.
17
Беготня, стук в двери и далекий лай. Из своего окна Тэтчер видел, как короля внесли в замок, и даже отсюда понял, какие симптомы проявились первыми. Затем Тэтчер сидел в приемной за пределами королевских апартаментов, рассчитывая, что его позовут; он не сразу понял, что звать его не собираются. На турка никогда не смотрели как на королевского врача — или как на нечто большее, чем шахматиста и гробовщика обезьян, — невзирая на уверенность Беллока в том, что его герой, зачатый на лондонской сцене девять месяцев назад, сумел бы заслужить доверие благодаря своим медицинским навыкам.
Дважды Тэтчер посылал сообщение через пажа, умоляя дать ему возможность применить свою мудрость с пользой для его величества. Первое сообщение было получено самим доктором Крейгом, который, пребывая всего лишь на заре неизбежного провала, весело посмеялся над дерзостью магометанина и отослал пажа обратно со злобным ответом. Второе сообщение, отправленное несколько часов спустя, подсказанное внутренними расчетами Тэтчера относительно вероятного развития недуга и обеспокоенным лицом старшего лакея, когда тот поспешил мимо, было доставлено королеве Анне. На этой стадии болезни короля она стояла на коленях у его постели и позвала отца Фойла присоединиться к ней в молитвенном бдении. На этот раз паж нашел чуть более сочувственное ухо. Королева видела, что у Крейга ничего не выходит, и он все больше беспокоится о будущем короля (и своем собственном), однако она также вспомнила, что последняя пациентка Тэтчера умерла вскоре после того, как он начал ухаживать за ней. Королева не винила турка за это, но ощущала определенную нерешительность или предчувствие, что повторение одного и того же шага дважды приведет другую пострадавшую сторону к тому же месту назначения. Она спросила доктора Крейга, не будет ли ему полезен другой врач, и когда тот уныло, но непреклонно ответил, что не нуждается во вмешательстве турецкого колдуна, сочла за лучшее послать свой ласковый отказ от второго предложения Тэтчера.
Доктор, уверенный в том, что происходит в покоях короля, походил туда-сюда по коридору, не зная, что делать, затем вернулся в свою комнату, не зная, что делать, и сел на кровать, не зная, что делать, пока не провалился в чуткий и беспокойный сон.
Беготня, стук в двери, то отдаленный, то близкий, затем далекий лай. Каждый раз, когда Тэтчер просыпался, он испытывал шокирующую уверенность — обновленную и душераздирающую — в том, что ошибся в дозировке или способе применения, что кто-то другой прикасался к шахматным фигурам короля, что он не вытер их должным образом или не вымыл руки. Он снова погружался в сон, неотличимый от тревог наяву.
А потом появился Джордж Николсон и заговорил с ним, как раз когда Тэтчер, неуверенно и тяжело дыша, возвращался к бодрствованию. Николсон закрыл за собой дверь и произнес со спокойной настойчивостью:
— Король Яков, как вы знаете, серьезно заболел. Вас не звали. На самом деле, они, похоже, готовы позволить Крейгу загнать его в королевскую могилу. Но я пришел сюда, чтобы найти вас. Потому что я очень уверен в ваших способностях. И я думаю, что они необходимы сейчас, иначе мы опоздаем. Речь о ваших особых способностях, доктор.
Тэтчер кивнул и попытался сказать то, что сказал бы любой целитель, свободный от чувства вины или страха:
— Надеюсь, я смогу помочь. Его ве-ве-ве… величеству.
Николсон наклонил голову и пристально посмотрел на Тэтчера.
— Вы знаете, где находитесь, доктор?
— Что? Да, конечно, знаю, — сказал Тэтчер и схватился за дверной косяк, чтобы не упасть.
Английский дипломат повел доктора наверх, по коридорам дворца и, что удивительно, мимо приемной, которая была его предыдущей комнатой ожидания. Короля перенесли на другую кровать в другие личные покои. Грязь и экскременты королевского тела превзошли любую способность содержать помещение в достаточной чистоте.
Преподобный Споттисвуд, лакеи, джентльмены, камердинеры и слуги, несколько вооруженных людей, королева Анна и две дамы, отец Фойл и доктор Крейг — все стояли в маленькой спальне, не зная, что делать или как лучше себя вести. Песик Пабло, успокоившись, сидел на скамейке возле кровати и следил за происходящим. По прибытии Николсона и Тэтчера Крейг, весь в поту и на грани паники, все равно двинулся к двери, чтобы предотвратить оскорбительное турецкое вторжение. Николсон — более высокий, широкоплечий и энергичный — просто оттолкнул доктора в сторону и повел Тэтчера за руку, доставив врача к постели пациента.
— У вас будет все необходимое. Пожалуйста, приступайте немедленно.
Затем Николсон повернулся к остальным присутствующим и властно объявил:
— Прошу вас, оставьте короля и его врача в покое. Ваше величество, — прибавил он, обращаясь к королеве более спокойным тоном, — для обследования пациента доктору потребуются тишина и уединение.
Николсон начал сложный дипломатический и логистический процесс перемещения сопротивляющихся или послушных участников из комнатки через три доступные двери, сортируя аристократов в соответствии со своими собственными методами.
Когда зрители расступились и подчинились приказам Николсона, Тэтчер смог увидеть свою жертву-пациента. Король ослабел, его почти парализовало, и при виде изнеможения и ужасных страданий Якова — дрожащего, несмотря на одеяла, грязного, несмотря на заботу слуг, задыхающегося и едва ли способного говорить, — Тэтчер ощутил глубину собственного отчаяния. Пересохший кончик королевского языка метался в поисках влаги, а на потрескавшихся губах появились белые прожилки сгустившейся слюны, как будто ему зашили рот.
