— Потому что, — продолжил Ди, — я случайно узнал, что она спрашивала о вас. Вы привлекли внимание великой красавицы, мой друг, своими экзотическими обычаями и магометанской мудростью. И, подозреваю, рыжей бородой.
Эззедин не сразу понял намек.
— Я польщен, — просто сказал он, хотя и не был в этом смысле полным профаном.
В Константинополе какая-нибудь придворная дама вполне могла возжелать мужчину, который не приходился ей мужем. Результатом могли стать отрубленные головы или просто яд, подсыпанный в кубки, и поэтому противозаконные желания сдерживались без особых трудностей. Конечно, чем большей милостью султана пользовался человек, тем больше свободы ему предоставлялось, и, как один из султанских врачей, Эззедин — как ему казалось — мог делать в Блистательной Порте практически все, что душе угодно. Он знал некоторых людей, действовавших сообразно желаниям и свободе, которую давало положение. И все же сам не испытывал никаких желаний, кроме тех, чьим объектом была жена. Ему никогда не приходило в голову, что это необычно. Он также не замечал, какие аппетиты она пробуждала в других мужчинах.
Два врача обошли опушку и оказались на уединенной зеленой лужайке, похожей на бухту, с трех сторон окруженную деревьями, чьи ветви отбрасывали на траву узор теней. Три акробата — тощий мужчина удивительно высокого роста, мальчик и еще один человек, пол которого Эззедин не смог определить, — ожидали проходящих зрителей и теперь, при виде двух беседующих докторов, поспешили начать представление.
— Алле-оп!
Таинственный третий взобрался мужчине на плечи и принялся жонглировать тремя мячиками. Мальчик бегал кругами, притворился, что падает, затем подпрыгнул и вскарабкался наверх, не останавливаясь, пока не оказался на плечах второго циркача. Устроившись на этом насесте, высоко над докторами, он вытащил из кармана четыре мячика и тоже принялся ими жонглировать. Над существующим кольцом из мячиков возникло еще одно, побольше.
— Я могу забросить эти мячи в небеса! — кричал мальчик, швыряя их все выше и выше, рисуя пересекающиеся дуги и орбиты, гармонические круги. Два доктора откинулись назад, как тростинки во власти ветра, чтобы посмотреть, как летающие мячики образуют собственную маленькую вселенную над башней из людей.
Позади раздался голос:
— Это я и хотел продемонстрировать в вашем доме недавним вечером.
В густой траве шаги чужака были неслышны, и его голос прозвучал почти над ухом Эззедина. Это оказался тот самый молодой человек из дома Ди — друг одного из лордов, поэт, который чуть ли не хихикал от порочного удовольствия, играя опасными идеями и изрекая крамольные слова.
— Вот оно, мои дорогие доктора: жонглер, совсем как священник, заявляет, будто может заглянуть Господу прямиком в ноздри — и мы, находясь всего-то несколькими ярдами ниже, просим его сообщить нам, какова длина растущих там небесных волос.
Эззедин никак не мог вспомнить имя этого человека. Ди только покачал головой, спокойно и неодобрительно, но явно готовый простить юношу, как прощают младенца, который перемазался в собственных испражнениях.
— Кит — трудный мальчик, — сообщил Ди Эззедину с улыбкой, виноватым тоном. — Именно такие речи, как я уже говорил, нам нужны меньше всего.
И все-таки сегодня в этом молодом человеке было что-то такое, что сразу же понравилось Эззедину, прежде чем внутри него зазвучал голос осуждения. Поэт богохульствовал, как будто ожидал, что его будут хвалить, а не карать — хвалить за мудрость и отчаянную
дерзость. В обычных обстоятельствах (богохульство против Мухаммеда!) Эззедин был бы рад видеть его наказанным, но в нынешних условиях виделось нечто (богохульство против христиан, среди христиан!), позволяющее Эззедину взвесить ценность парнишки на каких-то других весах, не связанных с доктриной. А потом Кит вызвал у него симпатию. Ему понравилось желание юноши быть любимым, рассмешить доктора Ди — и тот на самом деле рассмеялся, качая головой в неубедительном порицании, а Кит все продолжал шутить и провоцировать, якобы опираясь на исторические свидетельства. За ужином он сказал (Эззедин забыл сообщить об этом бин Ибрагиму): «Знаете ли вы, что в Новом Свете есть народы, которые живут на земле уже более шести тысяч лет? Это больше, чем вся история человечества, изложенная в нашей невнятной книжке».
Мальчик-жонглер на вершине башни крикнул вниз:
— Господа! А вы сумеете поймать то, что прилетит из горних высей?
С этими словами маленький циркач выпустил из верхней части круга один из мячиков, и три других слились в размытое пятно, похожее на нимб. Выпущенный мячик упал с неба, пролетев стрелой мимо трех тел и шести других мячиков. Эззедин попытался его поймать, но ему не хватало навыков в подобных упражнениях. Мячик упал между стоящими внизу, и его схватил поэт.
Кит упрекнул доктора:
— Ну что же вы его не поймали, сэр Турок? Даже паписты, которых мне доводилось встречать, время от времени не прочь изловить и пощекотать то один, то другой волосатый шарик.
Эззедин попытался поиграть словами, вторя остроумию Кита:
— Неужели для Бога земля — попросту детский мяч?
— Нет, — промолвил поэт, — он считает ее всего лишь шариком навоза.
Эззедин затаил дыхание, но в пределах слышимости не было никого из членов посольства, чтобы засвидетельствовать подобные речи.
— Должен заметить, я тоже о ней невысокого мнения, — прибавил Кит.
— А вас разве не накажут за подобные… заявления? — спросил доктор.
— Конечно, он рискует, — хмыкнул Ди. — Просто считает, что обрел бессмертие благодаря друзьям.
— О, люди без чувства юмора не настолько глупы, чтобы видеть во мне угрозу. Но если бы я им надоел, то сбежал бы с вами в Константинополь и поселился в серале.
— Сомневаюсь, что султан приветствовал бы такое вторжение. Или что ему понравилось бы ваше остроумие.
— Славный турок, я убежден, что ваш народ способен на большее. Я дам вам золотую монету из ваших же родных краев, если пригласите меня в Блистательную Порту, чтобы я сообщил султану следующее: как бог евреев, бог Рима и бог англичан, так и бог мусульман рождены из одной и той же грязи, имя которой — людское тщеславие. Я докажу каждому мужчине при дворе султана, да и гарему заодно, что говорю правду. Когда я уйду, никто из тамошних обитателей не потратит больше ни дня на что-нибудь иное, кроме табака, вина и сладострастия.
— Сперва отдайте монету — после такой лекции вы вряд ли сможете это сделать.
10
За неделю до отъезда в Константинополь доктор Эззедин, как обычно, после молитвы пришел в личные апартаменты посла, кивнул стражникам снаружи, дважды постучал, объявил о себе и сразу открыл дверь, не дожидаясь приглашения — настолько комфортно он себя чувствовал, действуя согласно общепринятым правилам.
Но если в предыдущие ночи посол был одет ко сну и ждал лишь снадобий, дарующих быстрый сон, да хотел поговорить с доктором о проблемах со здоровьем, то на этот раз он сидел за письменным столом, и единственная свеча, мерцая, озаряла часть его круглой безбородой физиономии и редкие каштановые волосы.
