– Как вы думаете, сэр, что случилось? – спросил Бурман. Он выглядел каким-то неспокойным и раздраженным.
– Одному богу известно. Последний раз циркулярная радиограмма была послана семь лет назад, когда «Старейдер» взорвался на полпути между Землей и Марсом. Штаб приказал всем кораблям оставаться в портах, пока не будет выяснена причина катастрофы. – Макнаут потер подбородок, подумал немного и продолжал: – А за год до этого была послана циркулярная радиограмма, когда вся команда к. к. «Блоуган» сошла с ума. В общем, что бы то ни было, это серьезно.
– Это не может быть началом космической войны?
– С кем? – Макнаут презрительно махнул рукой. – Ни у кого нет флота, равного нашему. Нет, это что-то техническое. Рано или поздно нам сообщат причину. Еще до того, как мы сядем в Закстеде.
Действительно, скоро им сообщили. Уже через шесть часов Бурман ворвался в капитанскую рубку с лицом, искаженным от ужаса.
– Ну а теперь что случилось? – спросил Макнаут, сердито глядя на взволнованного радиоофицера.
– Это капес, – едва выговорил Бурмак. Его руки конвульсивно дергались, как будто он сметал невидимых пауков.
– Ну и что?
– Это была опечатка. В инвентарном списке должно было быть написано «каз. пес».
Капитан продолжал смотреть на Бурмана непонимающим взглядом.
– Каз. пес? – переспросил он.
– Смотрите сами! – С этими словами Бурман бросил радиограмму на стол и стремительно выскочил из радиорубки, позабыв закрыть дверь. Макнаут недовольно хмыкнул и уставился на радиограмму:
ШТАБ КОСМИЧЕСКОГО ФЛОТА НА ЗЕМЛЕ БАСТЛЕРУ ТЧК ОТНОСИТЕЛЬНО ВАШЕГО РАПОРТА ГИБЕЛИ В-1098 КАЗЕННОГО ПСА ПИЗЛЕЙКА ТЧК НЕМЕДЛЕННО РАДИРУЙТЕ ВСЕ ПОДРОБНОСТИ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ПРИ КОТОРЫХ ЖИВОТНОЕ РАСПАЛОСЬ НА СОСТАВНЫЕ ЧАСТИ ПОД МОЩНЫМ ГРАВИТАЦИОННЫМ ДАВЛЕНИЕМ ТЧК ОПРОСИТЕ КОМАНДУ И РАДИРУЙТЕ СИМПТОМЫ ПОЯВИВШИЕСЯ ЧЛЕНОВ ЭКИПАЖА МОМЕНТ НЕСЧАСТЬЯ ТЧК ВЕСЬМА СРОЧНО КРАЙНЕ ВАЖНО УЭЛЛИНГ СПАСАТЕЛЬНАЯ СЛУЖБА КОСМИЧЕСКОГО ФЛОТА НА ЗЕМЛЕ
Закрывшись в своей каюте, Макнаут начал грызть ногти. Время от времени он, скосив глаза, проверял, сколько осталось, и продолжал грызть.
Перевод И. Почиталина
Небо, небо…
Он широко распахнул литые чугунные дверцы, всмотрелся в открывшееся огнеупорное чрево печи и вздохнул полной грудью. Словно глядишь в машинный отсек космического корабля. Тут, за дверцами, должны быть пламя и грохот, а по другую сторону огня – звезды. Пол под ногами сотрясается. На куртке у него – серебряные пуговицы, на воротнике и погонах – маленькие серебряные кометы.
– Ну вот, – рявкнуло над ухом. – Опять ты как открыл дверцы, так сразу и остолбенел. Что же такого необыкновенного в этой печи?
Куртка с серебряными пуговицами и кометами исчезла, остался лишь замасленный белый халат. Пол под ногами больше не сотрясался, только скрипели половицы. Звезды погасли, точно их никогда и не было.
– Ничего, мосье Трабо.
– Тогда внимание! Разведи огонь, как тебя учили.
– Сейчас, мосье Трабо.
Он взял охапку душистых сосновых веток, сунул их в печь и длинной железной кочергой затолкал поглубже. Потом подобрал с пола десяток маленьких, клейких от смолы сосновых шишек и по одной закинул туда же, в самую середину. И задумчиво оглядел дело рук своих. Ракета, заряженная сосновыми иголками и шишками. Вот глупость-то!
– Жюль!
– Сейчас, мосье Трабо.
Он стал поспешно хватать сосновые ветки, сучки и крохотные поленца и засовывать их в печь, пока она не наполнилась до отказа. Ну вот, все готово.
Теперь, чтобы взлететь, кораблю нужна одна только искра. Кто-то на самом верху должен зорко следить, разбежалась ли вся наземная команда, не попадет ли кто под пламя, которое сейчас вырвется из дюз. Вот искусная многоопытная рука чуть тронула пурпурную кнопку. И сразу где-то под ногами рев, яростное содрогание и подъем, сначала медленный, потом быстрее, быстрее, быстрее…
– Вот горе-то! Опять он словно окаменел! И за что только судьба послала мне такого разиню!
Трабо рванулся мимо него к печи, сунул в нее пылающий бумажный жгут и захлопнул дверцы. Потом обернулся к своему помощнику, грозно сдвинул косматые черные брови.
– Жюль Риу, тебе уже шестнадцать. Так?
– Да, мосье Трабо.
– Значит, ты уже достаточно взрослый и должен понимать: для того чтобы хлеб испекся, в этом пекле должно быть по-настоящему жарко. А для этого нужен огонь. А для того чтобы был огонь, его нужно зажечь. Верно я говорю?
– Да, мосье Трабо, – пристыженно согласился он.
– Так почему же ты заставляешь меня повторять тебе все это тысячу раз подряд?
– Я болван, мосье Трабо.
– Если бы ты был просто болван, все было бы понятно и я бы тебя простил. Господь Бог для того и создает дураков, чтобы людям было кого жалеть.
Трабо уселся на доверху набитый, припорошенный мукой мешок, волосатой рукой притянул к себе мальчика и доверительно продолжал:
– Твои мысли блуждают, как отвергнутый влюбленный где-то в чужой стороне. Скажи мне, дружок, кто она?
– Она?
– Ну да, эта девушка, это божественное создание, которое тебе заморочило голову.
– Никакой девушки нет.
– Нет? – Трабо искренне изумился. – Ты томишься, страдаешь, и здесь не замешана девушка?
– Нет, мосье.
– Так о чем же ты мечтаешь?
– О звездах, мосье.
– Сто тысяч чертей! – Трабо беспомощно развел руками и с немой мольбой уставился в потолок. – Подмастерье пекаря. И о чем же он мечтает? О звездах!
– Я ничего не могу с собой поделать, мосье.
– Ясно, не можешь. Тебе всего шестнадцать. – Трабо выразительно пожал плечами. – Я задам тебе два вопроса: как жить людям, если никто не станет печь хлеб, и как лететь к звездам, если на свете не станет людей?
– Не знаю, мосье.
– Среди звезд летают космические корабли, – продолжал Трабо. – А почему? Да только потому, что на Земле есть жизнь. – Он наклонился и поднял длинный-предлинный отлично выпеченный хлеб с золотистой корочкой. – А жизнь поддерживает вот это!
– Да, мосье.
– Думаешь, мне бы не хотелось постранствовать среди звезд? – спросил Трабо.
– Вам, мосье? – Жюль вытаращил на него глаза.
– Разумеется. Но я уже старый и седой и по своей части тоже прославился. Много есть такого, чего я делать не умею и никогда уже не научусь. Но я стал мастером: я пеку прекрасный хлеб.
– Да, мосье.
– И не забудь, – Трабо выразительно погрозил пальцем, – это не какая-нибудь размазня машинного замеса в безансонской электрической пекарне. Нет, это самый настоящий хлеб, на совесть приготовленный живыми человеческими руками. И я пеку его старательно, пеку с любовью – вот в чем секрет. В каждую выпечку я вкладываю частицу своей души. Вот потому-то я и мастер. Тебе понятно?
