– С тех пор я помешан на палиндромах, – продолжил сэр Реджинальд. – И, если вы мне позволите, я поделюсь с вами моими фаворитами.
На экране за его спиной появилось десять предложений, которые он зачитал:
Буду жив, увижу дуб.
Ешь немытого ты меньше.
Я сличил то и то – вот и отличился.
И манил Самсон ос маслинами.
Амулет ох, как хотел ума.
И темен город. Мороз, узором дорог не мети.
Нажал кабан на баклажан.
И леопард, и гидра поели.
Кот учен, но как он нечуток!
Он дивен, палиндром – и ни морд, ни лап не видно.
Сэр Реджинальд Итон-Пэйли продолжил разглагольствовать о своей любви к палиндромам, а Элизабет так взволновали все возможности этой новой словесной игры, что она не сразу поняла, что Фредди смотрит на неё.
– Что? – прошептала она.
У друга был такой вид, будто он решал какую-то непростую задачку, и Элизабет ожидала, что он выдаст какой-нибудь умный палиндром, который только что придумал. Однако вместо этого Фредди наклонился к ней и шепнул:
– Это наталкивает меня на мысли о том портрете Морены.
Элизабет недоумённо уставилась на него.
– Когда всё закончится, – сказал Фредди, – давай снова взглянем на ту картину.
Последние пятнадцать минут выступления сэра Реджинальда были такими же интересными, как и предыдущие семьдесят пять, но теперь Элизабет мысленно перебирала варианты, что же такое заставило Фредди вспомнить о портрете Морены. Когда лекция подошла к концу, стихли последние аплодисменты и зрители начали расходиться, Элизабет с Фредди остались на своих местах, а Фредди достал телефон. Несколько раз ткнув по экрану и пролистав галерею, он открыл тот портрет, и ребята уставились на него.
– Давай-ка приблизим тот стих на стене, – сказал Фредди. Он так и сделал, и они с Элизабет пристально вчитались в строки.
Мои отраженья
Узри! Лишь ты обнаружить их
Сможешь?
Здесь
Вещей волшебных число.
Порап О’Ворота
Элизабет трижды перечитала стих, но ничего нового не увидела.
– Что ты разглядел? – спросила она, потому что Фредди всматривался в слова, как будто не хотел, чтобы они вдруг разбежались по экрану.
Он посмотрел на неё с широкой улыбкой.
– Кажется, я только что разгадал кое-что. А всё благодаря этим разговорам про людей, говорящих задом наперёд, и словах-перевёртышах.
Элизабет снова посмотрела на стих.
– Я не вижу тут никаких палиндромов.
– Тут и нет палиндромов, но перевернуть кое-что можно. На это, в сущности, намекает имя автора. Посмотри на него, отбросив пробел и апостроф. Смотри только на буквы. Неудивительно, что я нигде не мог его найти.
У Элизабет ушло некоторое время на то, чтобы перестать читать слова как они есть, но когда ей это удалось, девочка внезапно осознала, что имя – это никакое не имя.
– Тут написано «пора поворота»! – выпалила она.
Фредди кивнул.
– А если повернуть слова в этом стишке, получится «Число волшебных вещей здесь? Сможешь их обнаружить ты – лишь узри отраженья мои».
У Элизабет отвисла челюсть.
– Эта картина когда-то висела здесь, в «Зимнем доме». А написал её Райли Грейнджер, и в этом послании он говорит нам, как узнать, сколько волшебных предметов находится в отеле!
Фредди в изумлении качал головой.
– Райли Грейнджер действительно любил загадки.
– Только что он подразумевает под своими «отраженьями»? – сказала Элизабет, но потом повернулась к Фредди и ответила на свой же вопрос сама: – Свои картины!
– Видимо, так. В его картинах что-то кроется, вот что он говорит.
– Каким-то образом мы можем понять, сколько волшебных предметов есть в «Зимнем доме», посмотрев на картины Райли Грейнджера, – проговорила Элизабет. Мысли разбегались в разные стороны, но каждая как будто немедленно приводила в тупик. – Но мы столько раз смотрели на его картины в портретной галерее. К этому времени мы бы уже что-нибудь да заметили.
Фредди нахмурился.
– Может, он имеет в виду что-то другое?
– Ну, по крайней мере это мы выяснили, правда? Надо рассказать Норбриджу.
– Рассказать мне что? – поинтересовался кто-то, и ребята оглянулись и увидели, что через дверной проём за их спинами в зал входит Норбридж.
– Я не слышала, как ты пришёл, – сказала Элизабет, полунапуганная, полуобрадованная появлением деда.
Норбридж указал на свои ботинки.
– Я оттачиваю свою «шпионскую походку», как называет это сэр Реджинальд. Слышали ту историю, как он ходил по полу замка, покрытому сухими рисовыми пирожными, не издавая ни звука? И всё для того, чтобы предупредить принцессу Брунея, что её жизни угрожает опасность? Это звучало… маловероятно. – Он крепко стиснул губы, словно не хотел сказать лишнего. – Как бы там ни было, до чего изумительное было выступление. Но вы, кажется, хотели мне что-то рассказать?
– Норбридж, – сказал Фредди, – взгляните вот на это. – Он вынул телефон и, протянув руку через спинку своего сиденья, продемонстрировал Норбриджу портрет Морены, а потом они с Элизабет принялись объяснять, что им удалось обнаружить, включая обратное послание на картине. Чем дальше Норбридж слушал, тем ниже опускались его брови и заинтересованнее становилось лицо.
– Я никогда не видел этой картины, – сказал он. – Должно быть, её увезли из «Зимнего дома» до моего рождения, или же я совершенно позабыл о ней. – Он ещё раз всмотрелся в телефон Фредди. – Но этот стишок-перевёртыш, который вы разгадали! Тут явно есть куда копать.
– Здесь должна быть какая-то подсказка, – проговорила Элизабет. – И если бы мы догадались, то узнали бы наверняка, где находятся остальные предметы в «Зимнем доме», так? Я имею в виду, если бы мы знали, что вещей всего две – Та Самая Книга и мой кулон – тогда нам не пришлось бы беспокоиться о чём-то ещё.
– Но если тут вещей десять… – протянул Фредди, кладя руку на лоб, как будто у него страшно разболелась голова. – Это было бы плохо. – Он взглянул на часы, висящие на стене позади Норбриджа. – Однако я, пожалуй, пойду. Мама с папой хотели, чтобы я вернулся в номер после лекции.
– Твои родители хотят провести с тобой время, – сказал Норбридж. – Это замечательно.
Элизабет отвела взгляд; Фредди не ответил.
– Кстати, завтра на завтрак в меню оладьи с шоколадной крошкой, – сообщил Норбридж Фредди. – Твои любимые.
Фредди улыбнулся.
