С любовью и участием,
Лавина
Элизабет дважды прочла это письмо про себя, прежде чем осознала, что комната погрузилась в глубокое молчание. Она подняла голову. Фредди не сводил с неё глаз.
– Ты в порядке? – спросил он. – У тебя такой вид, будто ты только что узнала, что тебе опять придётся жить с тётей и дядей.
– Это письмо, – ответила Элизабет, обессиленно поднимая листок. – Оно было в книге.
– Что там написано?
Элизабет уставилась на слова.
– Я тебе прочту.
Когда она дочитала, Фредди некоторое время молчал, а потом произнёс:
– Интересно, как это письмо оказалось в книге. – Он сделал паузу. – Очень странно думать, что Грацелла когда-то была ребёнком. В смысле, теперь, зная обо всём, что она сделала.
По Элизабет прокатилась волна злобы – не на Фредди, но на что-то, чего она не могла выразить словами, мысль о том, что Грацелле было необязательно ступать на ту тропу, по которой она в итоге отправилась.
– Может, её жизнь могла бы сложиться иначе, – сказала Элизабет. – Может, она могла бы не стать такой злой.
Фредди поморщился и поправил очки.
– Может. И всё же…
– Я к тому, что если бы люди внимательнее прислушивались к ней – может… – начала Элизабет. – Не знаю. – Она снова взглянула на письмо. – Может, если бы ей выпал какой-то другой шанс…
– Элизабет, – сказал Фредди, разинув рот, чтобы подчеркнуть, насколько его огорошили её слова. – Ты про Грацеллу говоришь. Она была колдуньей! В смысле, она убивала людей чёрной магией, включая твоих родителей!
– Я знаю! – ответила Элизабет. И тут её безо всякого предупреждения переполнило ощущение, и – словно чтобы рассеять его – она указала на лежащую перед ней крышку от ящика. Девочка щёлкнула пальцами, и крышка отскочила от пола, полетела к дальней стене и врезалась в неё с оглушительным треском, а потом шлёпнулась на ковёр.
Элизабет ахнула и притихла.
– Я знаю, – повторила она – слова выходили какими-то слишком робкими. Она повернулась к Фредди, который таращился на неё с неуверенностью на лице.
– Элизабет? – с опаской позвал её Фредди.
Девочка положила ладонь на кулон.
– Мне жаль.
– Ладно, – ответил Фредди. Он перевёл взгляд на крышку, которую Элизабет отправила в полёт. – Но мне кажется, ты должна быть реально осторожной с такими штуками. Серьёзно.
Элизабет ненадолго поднесла руку к глазам, чтобы успокоиться. Опустив её, она изо всех сил постаралась натянуть на лицо улыбку.
– Ты прав. И мне правда очень жаль. От этого письма у меня появилось странное чувство, но я знаю, что ты прав.
– Может, продолжим работу над брошюрой? – предложил Фредди. – Дедлайн не за горами, знаешь ли.
– Звучит неплохо. – Элизабет подняла книгу С.У. Эрднейза и вложила в неё письмо. Ей стало интересно, видел ли его когда-нибудь Норбридж. – Давай вернёмся к работе.
В комнате опять стало тихо, и Элизабет посмотрела на Фредди – тот внимательно её разглядывал.
– Ты уверена, что с тобой всё в порядке? – спросил он.
Она вздохнула. Всё, чего ей хотелось, – это чтобы они оба забыли предыдущие несколько минут.
– Я нормально. Правда. Ладно, давай уже работать.
И хотя в течение следующего получаса Элизабет почти полностью сконцентрировалась на написании заметки про диорамы на третьем этаже, она не могла отделаться от мысли, что это в очередной раз пришлось ей по душе, принесло удовлетворение – то, как она с помощью своей силы отправила ту крышку лететь в стену.
«Интересно, чувствовала ли и Грацелла такое», – подумала Элизабет, но изо всех сил попыталась прогнать эту мысль из головы.
Глава двадцатая. Обзор окрестных чащоб с кураторами камеры
Проснувшись на следующее утро и собираясь принять душ, Элизабет выглянула в окно и заметила Хайрама, направляющегося в лес на лыжах вдоль западного берега озера Луны. Ей показалось, что для лыжной прогулки рановато, но она решила, что учителю хочется поупражняться, прежде чем продолжить работу над курсовой. Она сделала мысленную пометку повидаться с ним в библиотеке сегодня, когда она пойдёт помочь Леоне.
В девять тридцать Элизабет и Фредди были в комнате с камерой-обскурой на тринадцатом этаже. Наконец-то, спустя несколько пасмурных дней, они могли приступить к демонстрациям. Именно Фредди (по просьбе Норбриджа в прошлое Рождество) починил камеру-обскуру – устройство, состоящее из ящика на крыше, отражающего зеркала, шкивов и большого круглого экрана, на который проецировались изображения снаружи. Когда-то камера была главной достопримечательностью «Зимнего дома», и теперь, благодаря трудам Фредди и еженедельным демонстрациям Элизабет, обскура возвращала себе прежний статус.
На деревянной платформе, в центре которой располагался большой белый экран, собралось более тридцати человек, включая родителей Фредди и сэра Реджинальда (который встал от них подальше). Все с предвкушением ждали, пока Фредди проверял шкивы и переговаривался с Элизабет возле панели управления с набором кнопок и рычагов.
– С Рождества всё прекрасно работало, – сказала ему Элизабет. – Обычно я просто делаю то, что делал ты, когда проводил первую демонстрацию сразу после Нового года, – немного объясняю, как всё работает, а потом в основном показываю виды окрестностей.
– Видимо, у тебя был отличный учитель, – отозвался Фредди, с шутливым самодовольством дважды стуча себя по груди.
– Ладно, хватит мнить себя пупом Земли, – сказала Элизабет.
– «Пуп», – это палиндром, кстати говоря, – ответил Фредди, а потом повернулся к публике.
– Доброе утро, леди и джентльмены! – сказал он, отбрасывая волосы с глаз и поправляя очки. – И позвольте вам представить знаменитую на весь мир достопримечательность «Зимнего дома», нашу камеру-обскуру! Сегодня я расскажу вам, что из себя представляет этот легендарный механизм, как он работает и какова его история, а потом мы воспользуемся этим механизмом, чтобы взглянуть на мир за стенами отеля. Потому что именно это данный механизм и делает – берёт картинку оттуда… – Он указал на потолок, а потом махнул в сторону белого диска, вокруг которого все стояли. – И переносит прямо сюда, и всё благодаря чудесной конструкции этого механизма.
– Сынок, – заметил мистер Нок, – ты злоупотребляешь словом «механизм».
– Дональд, – едва слышно одёрнула его жена. – Не перебивай Фредерика.
Фредди бросил на Элизабет мимолётный взгляд, будто означавший: «Я же говорил тебе, что с моими родителями тут будет очень весело», а затем продолжил.
– Как я и говорил, эта штука позволяет нам увидеть, что происходит снаружи.
