– Время определённо позднее, – зевая, заметил мистер Нок. – Пожалуй, нам пора отправиться в номер.
Профессор Фаулз взглянул на часы.
– Но ещё только десять двадцать шесть, любезный мой. Вы же, конечно, не собираетесь покидать нас в столь ранний час. – Эгиль повернулся к Норбриджу, который был на кухне, и крикнул: – Не выпить ли нам ещё чая и игристого сидра, мистер Фоллс?
– Полагаю, мы можем задержаться ещё ненадолго, – сказал мистер Нок.
– Я поставлю один из старых альбомов Стэна Гетца, – отозвался Норбридж. – Мы можем посидеть ещё немного. Кроме того, у меня есть для вас сюрприз.
* * *
Вскоре все сидели и смеялись, и беседовали, и пили чай, и ели вторые и третьи порции пирога. Даже мистер Веллингтон с мистером Рахпутом пребывали в неплохом расположении духа – первый больше, чем второй, – как будто вкусный ужин, хорошая компания и приятная музыка развеяли их разочарование из-за пазла, по крайней мере на некоторое время.
Когда все гости оказались чем-нибудь заняты и Норбридж включил музыку погромче, Элизабет жестом подозвала Фредди, и они сели за стол рядом с сэром Реджинальдом, разглядывавшим свою перевязь и полирующим салфеткой одну из медалей.
– А, мисс Летин и мистер Нок, – сказал он, бездумно постукивая себя по коленке в такт музыке. – Эта босанова всегда пробуждает во мне столько приятных воспоминаний. Много лет назад я провёл семь месяцев в Рио-де-Жанейро, надзирая за работой одного выдающегося стеклоплавильного завода. Отливка, обжиг – мы всё там делали. Прекрасные произведения искусства. Большинство из них – моего авторства.
Фредди покосился на Элизабет, будто говоря: «Может, стоит оставить его».
– Ох, я почти забыл, – спохватился сэр Реджинальд, сунув руку в карман рубашки и доставая оттуда листок. Он развернул его и расправил на столе. – Та ваша необычная фраза. – Он склонился над бумагой, вглядываясь в неё, словно хотел убедиться, что это правильный листок.
– Тут много всего написано, – заметил Фредди, присмотревшись к длинным столбцам слов, которые сэр Реджинальд, судя по всему, набросал на листке.
– Потому что возможностей огромное количество, – ответил Реджинальд. – Это если следовать теории, что мы имеем дело с анаграммой, а я полагаю, так оно и есть. Если мы начнём, например, со «злыдни, пай, разгон» и ограничимся анаграммами из трёх слов, то в итоге будем иметь «грозный запад Нил» или «грызло дизайн пан». Из четырёх же слов имеем «запал, зонд, Инг, йыр» и «зразы, гной, Инд, пал». – Он покачал головой. – Боюсь, повсюду тупик.
Фредди кинул быстрый взгляд на Элизабет, будто говоря: «Это нам вообще никак не поможет».
– А вот первая строчка, – сказал Реджинальд, вглядываясь в листок, – кажется уже перспективней. «Ф» – самая редкая буква. Не так много слов содержат в себе букву «ф», а ещё меньше начинаются с неё. – Он снова поглядел на слова. – Если слово в этой анаграмме – если это, конечно, анаграмма, – начинается с буквы «ф», это во много раз упрощает нам поиск. Как вам, возможно, известно, с буквы «ф» начинается всего три с половиной тысячи слов.
– Пришло время подарков, – объявил Норбридж, хлопнув в ладони.
Сэр Реджинальд схватил свой листок и быстро встал.
– Возможно, вскоре мы сможем углубиться в этот вопрос. – Он улыбнулся. – Пришло время подарков!
– Начинается с буквы «ф», – одними губами сказал Фредди Элизабет, в голове у которой бешено крутились мысли.
Глава тридцать вторая. Дочь, что была семье в тягость, ядом пропитанная
Следующие полчаса Норбридж раздавал каждому забавные подарки: по пазлу из тысячи фрагментов мистеру Веллингтону и мистеру Рахпуту, а их жёнам – сертификаты в спа; снежные шары с «Зимним домом» Нокам; старую книгу в мягкой обложке под названием «Библиотекарь, который постоянно ворчал» Леоне («Это настоящая книга!» – со смехом сказал ей Норбридж, пока она взирала на томик так, словно это была жаба); цифровые часы Эгилю П. Фаулзу; футболку «УЧИТЕЛЬ ГОДА» Хайраму; пять коробок флюрчиков Фуонг Нгуен (которая вскоре ушла, чтобы хорошенько выспаться перед пасхальным выступлением); и по брошюре с автографами всего персонала отеля Элизабет и Фредди. А потом пробило одиннадцать часов, и ничего необычного так и не произошло. У Элизабет появилось чувство, что опасности, возможно, удалось избежать, хоть она и продолжала раздумывать над анаграммой, которую начал расшифровывать сэр Реджинальд.
– Нам правда пора, – сказал мистер Веллингтон, беря жену за руку и поднимаясь.
– Но я ещё не прочёл вам письмо, – возразил Норбридж.
– Письмо? – переспросила миссис Веллингтон. – От кого?
– От моей сестры, Грацеллы, – негромко ответил Норбридж, и всех собравшихся охватило такое изумление, что на миг показалось, будто само время остановилось.
– Но она… – начал Хайрам.
– Я не говорю, что оно только что пришло, – сказал Норбридж. – Но я только что нашёл его.
Все расселись по местам и приготовились слушать.
– Несколько дней назад эти двое, – стал объяснять Норбридж, указав на Элизабет и Фредди, – отыскали скрытую нишу под крышкой старого ящика, принадлежавшего моему деду Нестору. Внутри мы обнаружили несколько писем, которые он получил за многие годы, – а также несколько писем, которые были отправлены моему отцу, Натаниэлю.
– Они не рассказывали вам об этом? – спросила миссис Рахпут.
– Полагаю, отец намеревался это сделать, – ответил Норбридж, – но к тому времени, когда он собрался, в голове у него царила уже полнейшая путаница. Только когда дети обнаружили эту нишу, я сложил два и два. – Он сунул руку в нагрудный карман и достал письмо. – И нашёл это.
Норбридж продемонстрировал конвертик, адресованный Натаниэлю, без обратного адреса.
– От моей сестры. Моему отцу.
Он вынул из конверта один-единственный листок, развернул его и начал читать:
1 января, 1966
Отец,
Я пишу тебе из небольшого домика, в котором я время от времени бываю, недалеко от Алькобара, чтобы ты знал: я по-прежнему презираю твой отель, всю семью Фоллс, мать и тебя.
Норбридж вздохнул и оторвался от письма.
– Можете себе представить, каково это – читать столь ужасные слова? Или писать их? Когда я открыл это письмо, мне вновь стало печально за отца. И за сестру – какие же тёмные чувства обуревали её. – Он снова обратился к письму.
Я не знаю, почему ты написал мне или откуда узнал, где я живу, но с этого момента я буду сжигать – не читая – любые письма, которые ты пошлёшь мне, и это единственный раз, когда я отвечаю тебе.
Никто в «Зимнем доме» никогда не понимал меня и не старался этого сделать. Мои интересы отличались от ваших, и из-за этого вы заставляли меня чувствовать себя посторонней, кем-то, кто подводит всю семью. У меня не было будущего в этом убогом месте, где мне днями напролёт приходилось изображать вежливость перед безмозглыми денежными мешками. Всё казалось мне фальшивым и бессмысленным, и я никак не могла вырваться. А что ещё хуже, вы все командовали мной – ты, мать, Михельсон, Норбридж и все остальные. Я ненавижу вас за это. И я не успокоюсь, пока не завладею силами «Зимнего дома» и не уничтожу каждого члена семьи Фоллс, кто встанет у меня на пути. Я продолжу набирать силу и сотру в порошок всё, что противостоит мне. Я заплатила своей бессмертной душой – дав нерушимую клятву, – чтобы добиться этого. Поэтому обратного пути нет.
