Среди стрелков охраны был фельдфебель Петр Матвеев. Сохранились его «Записки» – воспоминания о Николае Романове. Из «Записок» Петра Матвеева: «Мы увидели, что с царской ветки подходит состав международных вагонов с надписью красными буквами: „Миссия красного креста“... мы все так и не знали, куда едем... Лишь повернув от Петрограда по названиям станций мы поняли, что едем по прямой Северной дороге и везем в сибирские леса и степи бывшего царя».
Сверкая окнами в восходящем солнце, двинулся состав в революцию. В горькую нашу революцию.
Последнее письмо из дворца Аликс отправила Ане. Письмо она писала ночью, поджидая моторы. Аликс умела дружить:
«1 августа. Нам не говорят куда мы едем и на какой срок. Узнаем только в поезде. Но мы думаем, это туда, куда ты недавно ездила – Святой зовет нас туда – наш Друг... Дорогая, какое страдание наш отъезд. Все уложено, пустые комнаты – так больно: наш очаг в продолжении двадцати трех лет, но ты, ангел, страдала гораздо больше...»
Всей Семьей они стояли в окнах вагона и смотрели на Царское в поднимавшемся солнце.
В 6.10 утра исчезает Царское – и вместе с ним вся их прошлая жизнь.
Глава 9.
«БЛАГОДАРЮ БОГА ЗА ТО, ЧТО МЫ СПАСЕНЫ И ВМЕСТЕ»
(Сибирский дневник арестанта)
В этих двух составах, неотступно связанных друг с другом, – в одном Семья, свита, «люди», охрана и в другом – стрелки (охрана) – они устремились в Сибирь.
Из дневника Николая:
«1 августа. Поместились всей семьей в хорошем спальном вагоне... Было очень душно и пыльно – в вагоне 26 градусов, гуляли днем с нашими стрелками – собирали цветы и ягоды.
2 августа... На всех станциях должны были по просьбе коменданта завешивать окна: глупо и скучно.
4 августа. Перевалили Урал, почувствовали значительную прохладу. Екатеринбург проехали рано утром. Все эти дни часто нагонял нас второй эшелон, со стрелками – встречались как со старыми знакомыми».
Дети и Аликс спали, но он не спал. За занавешенными окнами был вокзал в Екатеринбурге.
4 августа (продолжение):
«Тащились невероятно медленно, чтобы прибыть в Тюмень поздно – в 11.30. Там поезд подошел почти к пристани, так что пришлось только опуститься на пароход. Наш называется „Русь“. Началась перегрузка вещей, продолжавшаяся всю ночь... Бедный Алексей опять лег Бог знает когда!»
В Тюмени их встречали...
Из «Записок» Матвеева:
«Смотрю, открываются двери вагона Романовых. Впереди всех показался Николай. Я обернулся в сторону собравшихся военных властей и вижу, что Романов еще только собирается выходить из вагона, а они стоят все, вытянувшись в струнку, а руки держат под козырек... Как много есть людей, совершенно не проникнувшихся революционным духом!»
В 6 часов утра они отошли от Тюмени на пароходе «Русь». За «Русью» плывут еще два парохода – «Кормилец» и «Тюмень» – на них прислуга и багаж. Караван судов идет по реке Туре.
6 августа они вошли в реку Тобол.
Из дневника:
«Река шире и берега выше. Утро было свежее, а днем стало совсем тепло, когда солнце показалось... Забыл упомянуть, что вчера перед обедом проходили мимо села Покровского – родины Григория».
В самом начале их пути к смерти он опять рядом с ними – бессмертный «Старец».
Камердинер Волков слышал, как она сказала проникновенно: «Здесь жил Григорий Ефимович. В этой реке он ловил рыбу и привозил ее к нам в Царское Село». На глазах ее были слезы.
Они подходят к Тобольску. Четверть века назад – молодым и таким счастливым – также подплывал он на пароходе...
Из дневника (продолжение):
«На берегу стояло много народу. Значит, знали о нашем прибытии. Вспомнил вид на собор и дома на горе...»
Из «Записок» Матвеева:
«На берег высыпал, не преувеличивая, буквально весь город».
Толпа глазела на невысокого человека в защитного цвета рубашке с полковничьими погонами и фуражке с кокардой. Рубашка подпоясана обычным походным ремнем с блестящей медной пряжкой, на груди серебряный Георгиевский крест, шаровары с малиновым кантом и сапоги гармошкой. Рядом – мальчик в фуражке, в солдатской шинели с погонами и нашивками ефрейтора. Она – в черном пальто, и четыре девушки – в темно-синих дорожных костюмах.
Во всех церквах звонили колокола. Комиссары Временного правительства перепугались, что в городе началась монархическая демонстрация. Но это был праздник Преображения Господня.
Из дневника (окончание):
«Как только пароход пристал, начали выгружать наш багаж. Валя (Долгоруков. – Э.Р.), комиссар и комендант (комендантом он называет начальника охраны Кобылинского. – Э.Р.) отправились осматривать дома, назначенные для нас и свиты. По возвращении Вали узнали, что помещения пустые, без всякой мебели, грязны и переезжать в них нельзя. Поэтому остались на пароходе и стали ожидать уже обратного привоза необходимого багажа для спанья. Поужинали, пошутили насчет удивительной неспособности людей устраивать даже помещения и легли спать рано...»
Так они остались на пароходе. Но они были рады воле и этому незнакомому месту.
Только 6 августа, после телеграммы комиссаров о том, что Семья прибыла в Тобольск, было опубликовано официальное сообщение об их отъезде «По соображениям государственной необходимости правительство постановило: находящихся под стражей бывшего императора и императрицу перевести в место нового пребывания. Таким местом назначен город Тобольск, куда и направлен бывший император и императрица с соблюдением всех мер надлежащей охраны. Вместе с бывшим императором и императрицей на тех же условиях отправились в город Тобольск по собственному желанию их дети и приближенные к ним лица».
Губернаторский дом, где предстояло им жить, после Февральской революции называли в городе Домом Свободы, и улицу, на которой стоял этот дом, – улицей Свободы. Слово «свобода» тогда было очень популярно.
Дом Свободы и стал первым домом их сибирской неволи. (Станция «Дно»... пароход «Русь»... «Дом Свободы»... «Ипатьевский дом» – все это ирония истории?)
Дом Свободы имел два этажа – Семья жила на втором. На первом – столовая и комнаты, где разместилась прислуга. И среди них – камердинер Александр Волков и комнатная девушка Лиза Эрсберг. Был еще полуподвальный, цокольный этаж. Туда снесли вещи.
Весь низ дома был заставлен царскими саквояжами, сундуками, чемоданами. В шкафной стоял сундук, где лежали альбомы с фотографиями. Там был и чемодан темной кожи, где хранились тетради его дневников и письма. Здесь лежало все, что осталось от исчезнувшей жизни.
Пока их «люди» мыли дом, вешали портьеры, расставляли привезенную и чистили купленную в городе мебель, они жили на пароходе и даже плавали на нем, как когда-то на яхте.
