Между тем те же слухи дошли и до друга Распутина – Сазонова. Процитируем и его показания: «Ввиду дошедших до нас слухов, что Распутин ходит с дамами в баню, я как-то спросил у него... Распутин ответил утвердительно и прибавил, что и Государю известно... я не вдвоем хожу а... компанией... и объяснил, что величайшим грехом он считает гордыню. Светские барыни, несомненно, преисполнены этой гордыни... и для того, чтобы сбить эту гордыню, нужно их унизить... заставить их с грязным мужиком пойти в баню... Мне... человеку, глубоко знающему народную душу, это показалось понятным... но я... попросил Распутина этого более не делать. Он дал мне слово».
Через два года полиция зафиксирует посещение Распутиным семейных бань... с женой Сазонова! И придут они туда вдвоем – без «компании»...
К слухам о банях прибавились слухи о тобольском расследовании. При дворе рассказывали, как Распутин в Сибири основал хлыстовскую секту и... тоже водил своих поклонниц в пресловутую баню.
Видимо, поэтому Николай решил пока прервать посещения Распутина. Аликс попросила мужика не гневаться и молиться за них. Он молился, но гневался. Саблин в «Том Деле» рассказывает, как он был у Вырубовой, когда к ней позвонил Распутин, тщетно добиваясь приема: «И с сердцем сказал: „Молиться просят, а принимать боятся“.
Аликс решает обелить «Нашего Друга». И придумывает блестящий ход...
ПУТЕШЕСТВИЕ МОНАХОВ
В 1917 году в скиту неподалеку от Верхотурского монастыря, где жил отшельником некий старец Макарий, появились следователи Чрезвычайной комиссии. Макарий, известный святой жизнью, с детских лет был пастухом при монастыре. Месяцами он постился, пас свиней и в густом лесу часами простаивал на молитве. Неграмотный, он знал о Христе только по церковным службам, а молитвы выучил с голоса. Но Макарий считался духовником Распутина, оттого в полуразвалившейся келье и состоялся его допрос. Допрашивать было нелегко – Макарий был косноязычен (впрочем, возможно, он пытался таким образом уклониться отвечать на вопросы).
60-летний монах показал: «Старца Г. Е. Распутина я узнал лет 12 тому назад, когда я был еще монастырским пастухом. Тогда Распутин приходил в наш монастырь молиться и познакомился со мной... Я рассказал ему о скорбях и невзгодах моей жизни, и он мне велел молиться Богу». После чего Макарий постригся в монахи и стал жить отшельником.
«Видимо, Распутин рассказывал обо мне бывшему царю, ибо в монастырь пришли от царя деньги на устройство для меня кельи... Кроме того... были присланы деньги для моей поездки в Петербург... и я приезжал тогда в Царское Село, разговаривал с царем и его семейством о нашем монастыре и своей жизни в нем. Каких-либо дурных поступков за Распутиным и приезжавшими к нам с ним... не заметил».
Вот и все, что смогли выпытать у него о Распутине.
Но Макарий не рассказал следователям, что его вызвали в Царское Село совсем не для того, чтобы рассказывать царям о своей монастырской жизни.
«23 июня 1909 года... После чая к нам приехали Феофан, Григорий и Макарий», – записал в дневнике Николай.
Именно тогда Аликс рассказала всем троим о своей идее. Зная «о сомнении по поводу Распутина», которое появилось у Феофана, она задумала познакомить епископа с Макарием, почитавшим Распутина, и предложить всем троим вместе съездить на родину «Нашего Друга». Она верила, что эта поездка снова сдружит Феофана с «отцом Григорием», рассеет все его сомнения, и тогда Феофан своим авторитетом сможет прекратить нараставшие (и уже пугавшие царицу) слухи.
В то время Феофан был болен. Но просьба царицы – закон. «Я пересилил себя и во второй половине июня 1909 года отправился в путь вместе с Распутиным и монахом Верхотурского монастыря Макарием, которого Распутин называл и признавал своим „старцем“, – показал Феофан в „Том Деле“.
Так началось это путешествие, которое будет иметь для Феофана самые драматические последствия.
Сначала они отправились в любимый монастырь Распутина – Верхотурский. Уже в дороге мужик изумил епископа. «Распутин стал вести себя не стесняясь... Я раньше думал, что он стал носить дорогие рубашки ради царского двора, но в такой же рубашке он ехал в вагоне, заливая ее едой, и снова надевал такую же дорогую рубашку...» Скорее всего, Григорий попросту решил продемонстрировать Феофану милости Аликс – царицыны рубашки. Но, видимо, кто-то очень настроил епископа против Распутина, и теперь он все воспринимал подозрительно.
Дальше – больше. Аскет Феофан был изумлен, когда, «подъезжая к Верхотурскому монастырю, мы по обычаю паломников постились, чтобы натощак приложиться к святыням. Распутин же заказывал себе пищу и щелкал орехи». Мужик, осознавший свою силу, позволил себе не притворяться. Его Бог – радостный, он разрешает отвергать унылые каноны церковных установлений.
Все оскорбляло Феофана. «Распутин уверял нас, что он почитает Симеона Верхотурского. Однако когда началась служба в монастыре, он ушел куда то в город». Покоробил епископа и двухэтажный дом Распутина – как он отличался от жилища самого Феофана, превращенного им в монашескую келью. Нет, не таким должно быть жилище того, кого столь недавно он почитал...
Обстановку дома Распутина мы можем представить совершенно точно по описи его имущества, сделанной после смерти. Первый этаж, где жил он с семьей, – обычная крестьянская изба. Но зато второй... Тут мужик устроил все по-городскому. Второй этаж предназначался для «дамочек» и гостей, приезжавших из Петербурга. Там он и поселил Феофана. Епископ с негодованием отмечал «мирское»: пианино, граммофон, под который Распутин любил плясать, мягкие, обитые плюшем бордовые кресла, диван, письменный стол... С потолка свисали люстры, по комнатам стояли «венские» стулья, широкие кровати с пружинными матрацами, кушетка – так вчерашний полунищий крестьянин осуществил свое представление о городской роскоши. Величественно били двое часов с гирями в черных деревянных футлярах, и на стене – еще часы... Особенно возмутил Феофана «большой мягкий ковер на весь пол».
Показал Распутин епископу и своих последователей – Арсенова, Распопова и Николая Распутина, «братьев по духовной жизни». Но, как отметил Феофан, «пели они стройно... но в общем произвели неприятное впечатление». Широко образованный мистик, хорошо знакомый с ересями, видимо, почувствовал нечто подозрительное в этих песнопениях...
Вероятно, он попытался беседовать об этом с Макарием, но...
«Монах Макарий... является для меня загадкой. Большей частью он говорит что-то непонятное, но иной раз скажет такое слово, что всю жизнь осветит».
Но Макарий, могущий «всю жизнь осветить», в тот раз явно говорил «что-то непонятное»...
Обдумав все увиденное, Феофан заключил, что Распутин «находится не на высоком уровне духовной жизни». На обратном пути он «остановился в Саровском монастыре и просил у Бога и святого Серафима (покровителя Царской Семьи. – Э. Р.) помощи для верного решения вопроса: что из себя представляет Распутин». В Петроград епископ вернулся «с убеждением, что Распутин... находится на ложном пути».
