В столице он держал последний совет со своим другом архимандритом Вениамином. После чего они позвали Распутина в Лавру.
«Когда затем Распутин пришел к нам, мы неожиданно для него обличили его в самонадеянной гордости, в том, что он возомнил о себе больше, чем следует, что он находится в состоянии духовной прелести».
Это было страшное обвинение.
«Нужна особая духовная высота, чтобы пророчествовать и исцелять... Когда этого нет, дар становится опасным, человек становится колдуном, впадает в состояние духовной прелести. Теперь он прельщен дьяволом, теперь уже силой Антихриста он творит свои чудеса», – сказал мне монах в Троице-Сергиевой Лавре.
«Самонадеянная гордость», «возомнил о себе больше, чем следует», «духовная прелесть»... Феофан и Вениамин странно повторяли все, о чем Милица предупреждала когда-то Распутина. Да, мы легко расслышим в их рассуждениях знакомый голос «черной женщины»!
«Мы объявили ему, что в последний раз требуем от него переменить образ жизни, и что если он сам не сделает этого, то отношения с ним прервем и открыто все объявим и доведем до сведения императора».
Распутин никак не ожидал услышать такое от Феофана. «Он растерялся, расплакался, не стал оправдываться, признал что делал ошибки... и согласился по нашему требованию удалиться от мира и подчиняться моим указаниям».
Но это было ни к чему не обязывающее обещание. Мужик знал, что царица никогда не позволит ему «удалиться». И дело не только в исцелении наследника – она сама зачахнет без него. Мог он предвидеть и дальнейшую судьбу простодушного Феофана, который так и не понял царицу – он жил в ином... Епископ попросил Распутина «никому не говорить о нашем с ним разговоре». Тот обещал. «Радуясь успеху, мы отслужили молебен... Но, как оказалось, потом он поехал в Царское Село и все рассказал там в благоприятном для себя и неблагоприятном для нас освещении», – вспоминал Феофан.
Мужику не надо было ничего придумывать. Достаточно сказать царице правду – Феофан не верит в его духовную высоту и не хочет, чтобы он был рядом с «царями». И вчерашнему исповеднику Государыни навсегда закрыт путь в Царское Село.
ДИСПУТ С ЦАРИЦЕЙ
Но кому-то происшедшего показалось мало. Кто-то ждал от Феофана куда большего – и, видимо, сообщил ему новые слухи.
Из показаний Феофана: «Через некоторое время до меня дошли слухи, что Распутин ведет прежний образ жизни и что-то против нас предпринимает». Очевидно, все тот же кто-то внушает епископу мысль – опередить Распутина. И Феофан спешит, делает этот шаг: «Тогда я решил применить последнюю меру – открыто обличить и поведать все бывшему императору. Однако принял меня не император, а его супруга в присутствии фрейлины Вырубовой».
Присутствие Вырубовой в комнате у царицы все ему объяснило. Феофан уже знал про «хитрую комбинацию: Распутин выдвигал Вырубову... а Вырубова в благодарность должна была поддерживать Распутина».
Начиная свой монолог, епископ знал, что обречен. Но долг перед Богом прежде всего. Как в старину пастыри страдали за правду перед царями, так был готов пострадать и он. «Я говорил около часа и доказывал, что Распутин находится в состоянии духовной прелести... Бывшая императрица возражала мне, волновалась, говорила из книг богословских... Я разбил все ее доводы но... она... твердила: „Все это неправда и клевета“... Разговор я закончил словами, что не могу иметь общение с Распутиным... Я думаю, что Распутин, как человек хитрый, мое против него выступление объяснил царской семье тем, что я позавидовал его близости к семье... хочу его отстранить».
Бедный Феофан не понял, что даже не Распутин – сама Государыня думает так
«После беседы с императрицей ко мне, как ни в чем не бывало, пришел Распутин, видимо, думавший, что недовольство императрицы меня устрашило... однако я решительно заявил ему: „Уйди, ты – обманщик“.
И мужика епископ тоже не понял. Григорий враждовать не любит, он готов унижаться – только бы помириться с добрым, наивным Феофаном. «Распутин упал мне в ноги, просил простить... Но я снова заявил ему: „Уйди, ты нарушил обещание, данное перед Господом“... Распутин ушел, и больше я с ним не виделся».
РАСПРАВА
Феофан знает: Бог не велит ему успокаиваться. И продолжает действовать. В то время он получает «письменную исповедь» одной из раскаявшихся поклонниц Распутина (видимо, все тот же кто-то передает ее епископу). Прочтя ее, честный Феофан с ужасом понимает, что Распутин – «волк в овечьей шкуре, сектант хлыстовского типа, который учит своих почитательниц не открывать тайн даже своим духовникам. Ибо греха в том что эти сектанты делают, якобы нет, но духовники не доросли до сознания этого»...
Феофан решает показать этот документ «царям». «Заручившись письменной исповедью, я написал бывшему императору второе письмо... где утверждал, что Распутин не только находится в состоянии духовной прелести, но является преступником в религиозном и нравственном смысле... ибо, как следовало из исповеди, отец Григорий соблазнял свои жертвы».
Но аудиенции у царя добиться не удалось. «Я чувствовал, что меня не хотят выслушать и понять... Все это настолько меня удручило, что я сильно заболел – у меня обнаружился паралич лицевого нерва».
Распутин торжествовал: «мама» могла убедиться – само небо отметило печатью паралича пошедшего против него Феофана! Несчастный епископ уехал поправлять здоровье в Крым, так и не получив ответа от «царей».
Он получит его чуть позже – в ноябре 1910 года Феофана уберут из Петербурга в Астрахань, в губительный для него климат. Но великой княгине Елизавете Федоровне, глубоко уважавшей Феофана, и черногорским принцессам удастся использовать свое влияние, и Синод отправит его туда, где он обычно лечился, – в Крым, епископом Таврическим.
Но Феофан по-прежнему неукротим. Теперь он забрасывает письмами своего друга, епископа Гермогена – хочет включить в борьбу с Распутиным одного из самых влиятельных членов Синода. Но Гермоген понимает: разрыв с Распутиным кладет конец его мечтам о патриаршестве...
Из показаний Феофана: «Когда нехорошие поступки Распутина стали раскрываться, Гермоген долго колебался, не зная как отнестись к этому. Но я... написал ему письмо, чтобы он выяснил свое отношение к Распутину. Ибо если мне придется выступить против Распутина, то тогда и против него».
Из показаний Гермогена: «В начале 1910 года я получил письмо от владыки Феофана... Владыка приводил мне целый ряд фактов, порочащих Распутина как человека развратной жизни. Полученное письмо, а также личные наблюдения послужили поводом к резкому изменению моего отношения к Распутину».
«Личные наблюдения», скорее всего, окончательно сложились в Петербурге, куда Гермоген приехал на сессию Святейшего Синода. Возможно, кто-то побеседовал и с ним – объяснил, что пока мужик находится при дворе, столь желанного Собора для учреждения патриаршества не будет, ибо Распутин теперь против.
Об этом пишет в своей книге и любимец Гермогена – Илиодор: «Старец»... говорил: «И без Собора хорошо, есть Божий помазанник и довольно, Бог его сердцем управляет, какой же еще нужно Собор!»
