Этот эпизод знают все. Его даже цитировали в подтверждение того, что модная аристократия придавала большое значение обуви! Однако любой, кто прочел книгу целиком, понимает катастрофический подтекст этой сцены.
Позже, когда у рассказчика уже завязался роман с Альбертиной, он разговаривает с герцогиней Германтской о костюме, который она когда-то надевала: «Помните, мадам, в тот день… на вас было платье все красное, красные туфли, вы были умопомрачительны, похожи на большой кровавый цветок, на огненный рубин? Как это называется? Может ли молодая девушка носить такое платье?»
[358]
Польщенная тем, что собеседник запомнил ее наряд, герцогиня совершенно «позабыла об одной вещи, которая, однако, должна была бы ее заинтересовать». Вместо этого она, смеясь, ответила, что девушка может надеть такой туалет в качестве вечернего платья. А необходимость в нем вряд ли появится, поскольку Альбертина, любовница рассказчика, ради которой он и задает все эти вопросы – не слишком желанная гостья на приемах, которые он посещает. Герцогиня предлагает показать собеседнику некоторые наряды из своего гардероба. «Я с удовольствием помогу вам, мой мальчик, своим советом, в чем угодно, только если вы вздумаете заказывать вещи от Калло, Дусе или Пакен у мелких портних, вы получите совсем не то»
[359].
Много лет спустя, после завершения Первой мировой войны и смерти Альбертины, рассказчик отправляется на один из последних приемов. Разговаривая с герцогиней Германтской, он вспоминает вечер у ее двоюродной сестры: «на вас было красное платье и красные туфли». «Боже мой, как все это было давно, как давно!» – отвечает герцогиня. Рассказчик просит ее описать то красное платье, что она охотно делает, спрашивая, в свою очередь: «А вы уверены, что туфли были тоже красными? Мне так помнится, что позолоченными». Рассказчик заверяет, что все было именно так: «Я уверил ее, что помню все, как если бы это было вчера, не говоря уже об обстоятельствах, которые позволяют мне это утверждать с такой уверенностью»
[360].
Но что же он помнит и что позабыла она? Красные туфли герцогини имеют особый смысл. Мы помним, что герцогиня была лучшим другом Свана и в тот самый вечер пыталась уговорить его поехать с ними в Италию. После неоднократных настояний Сван, наконец, был вынужден признать, что через шесть месяцев не сможет сопровождать ее, потому что к тому времени он уже будет мертв. Герцог и герцогиня, однако, опаздывали на прием. Они не хотели тратить время и обсуждать эту трагическую новость, поэтому они отмахнулись от нее, как от шутки. И вместе с тем они сочли возможным задержаться ради туфель. Это для них оказалось важнее, чем неизбежная скорая смерть близкого друга.
Неудивительно, что эта сцена задела графиню де Шевинье. Однако, как уже упоминалось выше, книга Пруста – не roman à clef. Известно, например, что одна из подруг Пруста, мадам Штраус, однажды надела черные туфли с красным платьем и ее муж раздраженно велел ей переодеться. «Однако в этом эпизоде не было никаких намеков на жестокость и эгоизм, которые присутствуют в романе. Пруст сбегал и принес новые туфли, все закончилось хорошо»
[361]. Таков строительный материал искусства.
Барон де Шарлюс
Тема гомосексуальности – одна из ключевых для Пруста. Он сам был гомосексуалом и наделил этим свойством некоторых самых важных своих персонажей – барона де Шарлюс и маркиза де Сен-Лу. Пруст понимал, что мода позволяет человеку и скрывать, и обнаруживать его сексуальные наклонности или, возможно, подтверждать разоблаченную тайну. На протяжении столетий гомосексуалы уделяли много внимания моде именно потому, что ее можно использовать для тонкой игры с идентичностью
[362].
Исследователи творчества Пруста полагают, что прототипом барона де Шарлюс послужил гомосексуал и денди граф Робер де Монтескью, который также вдохновил писателя Жориса-Карла Гюисманса на создание персонажа романа «Наоборот» декадента дез Эссента. Малларме рассказывал Гюисмансу, что этот потомок д’Артаньяна однажды надел белый бархатный костюм с букетом пармских фиалок у горла вместо галстука
[363]. Сам Монтескью описывал жилеты, сшитые для него Шарве, как «шедевры», добавив: «Никогда я не был так окутан шелком, подобно букету цветов»
[364]. Эстет, известный как «профессор красоты», Монтескью знал о женской моде все. В стихах он даже сравнивал цветущие растения с творениями кутюрье: «Дусе, изысканность, или Ворт, утонченность»
[365]. Подбирая свой собственный гардероб, он уделял пристальное внимание дизайну одежды, ее посадке, расцветкам и тканям. Высокий и худой, он описывал себя как «борзую в пальто». На протяжении многих лет он предпочитал красочные костюмы. Однажды, например, когда Монтескью был в гостях у поэта де Эредиа, тот предложил вместе зайти к художнику Де Ниттису. Монтескью ответил, что он не может предстать перед таким мастером цвета в яркой одежде (например, с красным галстуком на шее), и настоял на том, чтобы вернуться домой и переодеться в сизый костюм и галстук-либерти, после чего заметил: «Теперь я в его тонах»
[366].
Со временем, однако, Монтескью начал предпочитать более сдержанный шик, часто носил темно-серые костюмы с галстуками пастельных тонов и духи с ароматом сирени. Однажды он удивил одну даму, появившись перед ней в сюртуке стального цвета, мышиных серых гетрах и лилово-серых перчатках. «Все серое! – воскликнула она. – Граф, вы в трауре?»
[367] В сером костюме мы видим Монтескью и на портрете кисти Больдини; он рассматривает бирюзовый набалдашник своей трости. На другом портрете, работы Уистлера, Монтескью тоже облачен в темный костюм; на сей раз в руках он держит накидку из бледной шиншиллы, позаимствованную у графини де Греффюль (позже она жаловалась, что любовник Монтескью ее украл).
