«Высокая мода мертва, – заявила Хан в 1964 году. – Я хочу создавать уличную моду… социалистическую моду для масс»
[518]. Мишель Розье, дочь Элен Гордон Лазарефф, в то время редактора журнала Elle, также ориентировалась на молодых женщин. Известная как «виниловая девушка», из‐за своих блестящих плащей, Розье настаивала, что «все прекрасное имеет право на существование, эксцентричное так же, как и рациональное, при условии, что оно дешево стоит».
Пако Рабан, увидев работы Хан и Бейли, предложил им сотрудничество. Вскоре Розье начала использовать его пластиковые украшения, что в итоге привело к появлению пресловутых платьев из пластика и металла, а также бумажного платья для компании Scott Paper. «Оно очень дешевое, и женщина наденет его лишь однажды или дважды. Для меня это – будущее моды», – сказал Пако Рабан
[519].
Однако кутюрье, который хотел создавать молодежные коллекции женской одежды, неизбежно сталкивался с одной проблемой. В 1965 году Сен-Лоран уже был неприятно удивлен, наблюдая, как производители по всему миру создают тысячи копий его платья «Мондриан». Он задавался вопросом, имела ли еще высокая мода какой-то смысл. Незадолго до демонстрации своей весенней коллекции 1966 года он признался: «В этом сезоне меня распирает от желания пойти гораздо дальше, революционизировать все. А потом я думаю: это было бы идеально для бутика Сен-Жермен-де-Пре, скажем, по цене в 100 долларов… но кто станет это покупать по ценам haute couture?»
[520] В 1966 году Сен-Лоран решил эту дилемму, запустив собственную линию готовой одежды Rive Gauche, которая продавалась в его новом бутике на Левом берегу. «Молодежь живет иначе, чем дамы, которые носят модную одежду от кутюр», – пояснял он. «Не все молодые люди хотят носить высокую моду, даже если они могут себе это позволить. Иногда элегантность возводит стену между людьми. Многие молодые люди этого не хотят»
[521]. Сен-Лоран также объявил о своей любви к образу современной женщины, создав брючные костюмы, ставшие мировыми бестселлерами. Французское издание Elle утверждало, что появление брючного костюма – такой же важный этап в развитии моды, «как „платье-мешок“ Баленсиаги или „нью-лук“ Диора»
[522].
«На протяжении 1960‐х годов высокая мода вырождалась, – утверждала журналистка Мэрилин Бендер в 1967 году. – Французские модельеры в поисках вдохновения оглядывались на Соединенные Штаты и Великобританию… Все жизнеспособное во французской моде создавалось молодыми независимыми дизайнерами готовой одежды, которая продавалась в бутиках». Одержимость британской и американской поп-культурой в меньшей степени захватила создателей высокой моды, но когда Сен-Лоран начал создавать куртки и платья в стиле поп-арт, а Карден использовал в своих работах промышленные молнии, «вера даже истинных почитателей парижского мифа пошатнулась. Эти идеи родились несколькими сезонами ранее на Седьмой авеню или в коллекциях французской готовой одежды. Зачем кому-то платить 1000 долларов или больше, чтобы покупать или копировать вариации моделей за 60 долларов?»
[523] К 1968 году даже некоторые кутюрье, казалось, соглашались с этим.
«Давайте убьем высокую моду, – предложил Эмануэль Унгаро, – убьем ее такую, какова она сейчас». После студенческих беспорядков в Париже в мае 1968 года Сен-Лоран заявил: «Недавние политические события… сделали высокую моду пережитком прошлого»
[524]. Если он не прекратил деятельность, то, по его словам, лишь потому, что думал о благополучии своих сотрудников. Полагая, что мода – та, которую он знал, – мертва, Баленсиага закрыл свой модный дом в 1968 году и передал своих клиентов Givenchy.
Антимода и «Версальская битва»
1970‐е годы были трудным периодом для международной модной индустрии. Распространение антимодной идеологии хиппи и развитие феминизма пошатнуло прочные позиции модных авторитетов, а экономический спад и нефтяной кризис умерили консюмеристский энтузиазм. Как вспоминает французская модная журналистка Марилен Дельбур Дельфи, в 1970‐е годы люди были одержимы «функциональностью». Женщины жаждали освобождения от «деспотизма» моды
[525]. Многие из них носили брюки, особенно джинсы, и спортивные модели одежды. Примечательно, однако, что в то же самое время молодые люди прочесывали блошиные рынки в поисках винтажной одежды и этнических стилей, которые считались более «аутентичными», чем современная мода.
Весенне-летняя коллекция Ива Сен-Лорана 1971 года вызывала воспоминания о моде 1940‐х годов. Ее яростно критиковала почти вся французская и международная пресса, поскольку журналисты с ужасом реагировали на возрождение – как им казалось – оккупационного стиля. «Сен-Лоран: Поистине чудовищно» – объявила газета International Herald Tribune. «Отвратительный», «позорный», «дурной вкус», «ошибка» – писала французская пресса, обычно лояльная к работам парижских модельеров
[526]. Тем не менее коллекция лишь откликалась на предпочтения молодежи, предпочитавшей стиль ретро. Через несколько лет громкий успех заслужила первая этническая коллекция Ива Сен-Лорана. Его осенне-зимняя «Русская коллекция» 1976–1977 годов попала на первые полосы New York Times и International Herald Tribune. Хотя коллекцию неодобрительно называли фантазийной, она также была объявлена самым великолепным творением высокой моды за долгие годы; входившие в нее модели копировались и продавались во всех ценовых категориях по всему миру. Благодаря Сен-Лорану мода вновь приобрела значимый статус. Его «Китайская коллекция» 1977–1978 годов, одновременно откликавшаяся на увлечение этническим шиком и стимулировавшая его, имела не меньший успех.
В 1970‐е годы на парижской моде (и особенно – на высокой моде) сказались инфляция и колебания обменных курсов: доллар стоил четыре франка. В 1975 году модный критик из Нью-Йорка, Кеннеди Фрейзер, назвал высокую моду «деградировавшим институтом, поддерживаемым сервильной прессой»
[527]. Кроме того, на парижском модном рынке появились новые игроки: в 1973 году была создана новая организация – «Французская федерация высокой моды, прет-а-порте и модных дизайнеров» (The Chambre Syndicale du Prêt-à-Porter des Couturiers et des Créateurs de Mode). Партнер Сен-Лорана, Пьер Берже, стал ее президентом. Этот шаг потенциально угрожал благополучию американских производителей, поскольку ретейлеры в США были по-прежнему заинтересованы в товарах французского производства.
