Понимая, что это сон, я всё равно не могла проснуться.
— Не трогай меня, — кричала, не слыша собственного голоса. — Не трогай! Уходи!
Эдуард смотрел на меня абсолютно пустыми мёртвыми глазами, линия его рта была искажена усмешкой. Этот ужасный запах… Он затягивал меня в трясину, выбраться из которой с каждым мигом становилось всё труднее и труднее. Отступая назад, я не чувствовала под собой пола. По лицу Эдуарда потекла багряная струйка — вначале по одному виску, потом по второму. Запах крови стал явственнее, смешался с удушающим ароматом его одеколона. Ладони… Черты его лица стали яснее, тогда как комната поплыла.
— Не трогай меня! — всхлипнула я и, распахнув глаза, тяжело дыша уставилась в темноту. Темнота…
Простыни были влажными, гулкая тишина разбавлялась лишь сбивчивым звуком моего собственного дыхания. Больше всего в этот момент мне хотелось, чтобы рядом оказался Демьян. Да, это было единственным, чего мне сейчас действительно хотелось, но в постели я была одна.
С трудом понимая, где заканчивается кошмар и начинается действительность, я застонала в голос. Голова ныла, сердце колотилось у самого горла. Казалось, что только что меня пропустили через все круги ада и бросили на самое дно пропасти. Шея, грудь, ладони: всё было липким. Липким…
— Оставь мне я покое! — выдавила я сквозь рыдания. — Оставь меня! — стиснула зубы, пряча руки в складках одеяла. Невыносимый приторно-металлический запах наполнял лёгкие, мешал дышать. Я пыталась вытереть руки о постель, пыталась очистить кожу от крови, но у меня не выходило.
— Пожалуйста… — проскулила я, соскользнув с постели. — Оставь меня в покое…
С трудом перебарывая дурноту, я метнулась в ванную. Схватилась за край раковины, но вместо того, чтобы включить воду, схватила ртом воздух.
— Хватит! — приказала то ли самой себе, то ли призраку, что не желал оставлять меня. — Прекрати!
Найдя рычажок на кране, я подняла его. Мощная водяная струя ударила о дно раковины, и я, набрав пригоршню воды, плеснула её себе в лицо. Желание начать тереть руки было таким сильным, что я едва могла сдерживать его. Слёзы катились по лицу, душили, искажённое оскалом лицо Эдуарда так и стояло перед мысленным взором.
Как оказалась в коридоре, я толком не помнила. Знала только одно — так дальше продолжаться не может. Тёплые объятья, запах мужчины, способного защитить меня от прошлого, от сводящих с ума снов и игр собственного воображения. От того, кто даже мёртвым не желал отпускать меня.
Заметив в конце коридора пятно света, я бросилась к открытой двери.
— Демьян! — зарыдала и прижала ладонь к губам, остановившись на пороге.
— Дарина, — выдохнул он и мигом пересёк комнату широкими шагами.
Оказавшись в надёжном кольце его рук, я снова расплакалась. На нём была всё та же рубашка с закатанными рукавами. Должно быть, вернулся он совсем недавно. Вцепившись в неё, я упёрлась лбом ему в грудь, почувствовала прикосновение к спине. Дыхание его щекотнуло мой висок, лёгкий запах, пробираясь внутрь, начал вытеснять другой — тот, что так пугал меня, душил.
— Завтра я отвезу тебя к хорошему психологу, — проговорил Терентьев, продолжая мягко поглаживать меня по спине и плечам. — Это не дело, Дарина.
Спорить с ним я и не подумала. Вдохнула поглубже, стараясь избавиться от кошмарного наваждения и прильнула всем телом. Прижалась щекой и закрыла глаза.
— Можно я останусь с тобой? — всё ещё не до конца справившись со слезами, спросила я.
Стоило хоть на секунду представить, что мне придётся вернуться в спальню одной, меня снова начинало трясти. Кое-как я заставила себя разжать пальцы, подняла голову и посмотрела на Демьяна. Глупо было спрашивать его — я и без того прекрасно знала ответ. Сбивчиво выдохнула и прикрыла глаза, ощутив его поцелуй в волосы.
— Ты ведь знаешь, что я буду только рад, — он подвёл меня к постели и, усадив, укутал одеялом.
Пижамная кофта, пропитавшись испариной, прилипла к спине, шея тоже всё ещё была влажной. Нужно было переодеться, но все мои вещи остались в тёмной спальне, а возвращаться туда сейчас лишь за тем, чтобы взять их, я не хотела.
— Почему ты не пришёл ко мне? — спросила я, смахивая слёзы. Шмыгнула носом, сама себе напоминая маленькую девочку.
— Не хотел тебя тревожить, — он в последний раз провёл по моей спине и, встав, подошёл к шкафу.
Сидя на постели, я смотрела, как он расстёгивает рубашку, как снимает брюки. Даже в этот момент движения его казались чёткими, отточенными. Резко открыв дверцы, он достал свежую футболку и, вернувшись к постели, молча подал её мне. На лице его отражалась сосредоточенность, усталость стала ещё заметнее.
— Извини, — взяв футболку, вздохнула я. — У тебя проблемы, а тут ещё я. Но если бы я не пришла…
— Чтобы я больше не слышал подобного, Дарина, — оборвал он меня. Голос его прозвучал жёстко, если не сказать грубо. Я сжала футболку в пальцах. — Чтобы никогда я не слышал ничего подобного от тебя, — повторил он и помог мне подняться.
Пижамная кофта поползла вверх. Я стояла перед ним, обессиленная, податливая и чувствовала благодарность за всё: за его слова, за упавшую на пол пижаму, за простую заботу. За эту ночь и за всё, что он сделал для меня до этого. За маму, за Соню.
— Спасибо тебе, Демьян, — просто сказала я, когда он помог мне с футболкой.
— Ерунда, — он опустил ладони мне на талию, но я качнула головой.
— Не за это спасибо, — проговорила, глядя ему в лицо. Сил на то, чтобы коснуться его, у меня почти не было, но я всё-таки тронула пальцами его щёку, покрытую щетиной скулу. — Вернее, не только за это.
Он поймал мою ладонь и сжал пальцы. С губ моих сорвался выдох, Демьян же снова обнял меня, прижал к себе.
— Всё будет хорошо, — тихо сказал он и поцеловал в волосы. Шумно вздохнул, собрал пряди в кулак, отпустил и потёрся подбородком.
— Ты знаешь, что заседание суда назначено на середину января? — спросила я, не отстраняясь.
— Да, — ответил он, я же чуть заметно улыбнулась уголками губ. Конечно же, он знает. Как иначе?
Вздохнула, всё ещё пытаясь согреться, прийти в себя.
— Всё будет хорошо, Дарина, — повторил он, и мне как никогда захотелось поверить ему. Поверить, что всё действительно будет хорошо.
15
— А когда скоро Новый год? — спросила Соня, подав мне небольшой, но до невозможного красивый шарик с нарисованной на нём русской тройкой.
— Не когда скоро, — поправила я её, — а как скоро. — Повесила шар на ветку ёлки. — Смотри, сегодня у нас какое число?
Соня задумалась, на личике её отразилось замешательство, затем напряжение. Смотреть на неё в такие моменты мне особенно нравилось. Вроде бы, ещё такая маленькая, она стремительно взрослела, вызывая во мне одновременно и радость, и лёгкую светлую грусть, вызванную пониманием, что те дни, когда я, напевая тихую колыбельную, укачивала её в коляске уже никогда не вернутся.
