21 февраля 1938 года его сын, летчик-испытатель, приехал к родителям.
«Видишь ли, эта наша встреча, скорее всего, последняя. Больше мы никогда не увидимся. Нас с матерью арестуют, а оттуда возврата не будет... Мои доброжелатели считают, что я сделал ошибку, что мне... не надо было противиться аресту твоей матери да и некоторым другим арестам. Но человек, который ради своего спасения отдает на гибель другого, ни в чем не повинного честного большевика, не может оставаться... в рядах партии».
Так говорил Постышев, которому пришлось «отдать» многих. Несчастный хотел, чтобы сын запомнил его таким! Но тогда мать...
«Моя мать, молча слушавшая этот длинный монолог, тихонько сказала: „Если тебя будут заставлять отказаться от нас, то черт с ними – откажись! Мы за это в обиде на тебя не будем...“ Только тут глянул я в ее полные слез глаза... „Да как ты можешь такое говорить“, – только и смог я сказать».
Их арестовали следующей ночью.
Постышев сказал: «Я готов». И пошел как был, в тапочках вместо ботинок. Он, жена, старший сын были расстреляны. Автор воспоминаний (младший сын) получил десять лет.
Пришла очередь и легендарного Дыбенко. Участник первого советского правительства, а ныне командарм все делал, как велел Хозяин: безропотно участвовал в суде над друзьями-военачальниками, преданно выявлял вредителей, но... его обвинили в том, что он – американский шпион. Полуграмотный командарм оправдывался, как умел: «Я американским языком не владею... Товарищ Сталин, умоляю вас дорасследовать...» Но все было кончено. Не понимал ситуации герой революции, превратившийся в трусливого, сильно выпивающего немолодого «боярина». Уходил не он – Хозяин отправлял в небытие весь его мир. Отправились в Ночную жизнь маршалы Егоров и Блюхер, имевшие несчастье принадлежать к тому же миру...
Пощадил он двоих – Ворошилова и Буденного. Впрочем, у Буденного возникли большие проблемы: в июле 1937 года Ежов сообщил маршалу, что его жена, певица Большого театра, должна быть арестована. Обвинения против нее были в духе того безумного времени: жену маршала обвиняли в том, что она ходила в иностранные посольства и оттого «есть подозрения, что она стала шпионкой».
Буденный знал, как себя вести. Право на жизнь можно было попытаться заслужить лишь одним... И бесстрашный конник, полный Георгиевский кавалер, участник всех войн с начала века сам отвез жену на Лубянку, откуда ее более не выпустили. И Буденный молчал – «черт с ними», – как молчал до этого, отдавая на расстрел армейских товарищей... Только после смерти Сталина он напишет письмо в прокуратуру с просьбой о реабилитации жены, где изложит всю вздорность дела. Она вернется и расскажет, как ее насиловали в лагере. Буденный объявит ее рассказы безумием.
Кипит Ночная жизнь – до рассвета выявляют врагов.
Щаденко, член «Особой комиссии по ликвидации последствий вредительства в войсках Киевского военного округа», написал письмо жене: «18 июля 1937. Милая, родная Марусенька. Пишу тебе из древней русской столицы Киева. Работы так много, что раньше 2-3 часов ночи не выбираюсь из штаба. Вредительская сволочь целыми годами гадила, а нам надо в недели, максимум в месяц, не только ликвидировать все последствия, но и быстро двигаться вперед...»
В тот месяц Щаденко лично отправил на смерть десятки тысяч.
Хозяин неутомимо трудится – просматривает бесконечные списки с предполагаемыми приговорами бывшим руководителям страны и знаменитым людям искусства. Они аккуратно посылаются Ежовым в ЦК партии на утверждение. Все партийные законы Хозяин старательно соблюдает – списки рассматривает коллегиально, подписывает вместе с соратниками, чаще всего с Молотовым.
Он не устает читать тысячи имен, иногда даже комментирует. У него особая память: «Тов. Ежов. Обратите внимание на стр. 9-11. О Варданьяне. Он сейчас секретарь Таганрогского райкома. Он несомненно скрытый троцкист».
«Обратили внимание» – Варданьян исчез... Хозяин помнил своих врагов – всех помнил.
Но, жестко подгоняя репрессии, он старается оставаться обманутым Отелло. Ежов должен все время передавать ему доказательства предательства старых партийцев, а его роль – упираться, удивляться подлости людей, требовать проверки. Но попробуй Ежов проверить... В одной из записок он, сообщив об аресте очередной группы руководителей, написал: «Сведения о другой группе подозреваемых проверяются». И тотчас – резолюция-окрик Хозяина: «Не проверять, арестовывать нужно».
В законность может играть только он – Хозяин. Слуга Ежов должен выполнять: быстро и споро уничтожать старую партию. И Ежов трудится... 12 ноября 1938 года он на клочках грязной бумаги (нет времени – расстрелы идут днем и ночью) торопливо пишет: «Товарищу Сталину. Посылаю списки арестованных, подлежащих суду по первой категории» (расстрел). И резолюция: «За расстрел всех 3167 человек. Сталин, Молотов».
Подпись Хозяина на 366 списках – это 44 тысячи человек.
Редко, но он вычеркивал людей из страшных списков. Так он вычеркнул Пастернака, Шолохова – еще пригодятся в Хозяйстве. Он работал без устали, разгоняя маховик репрессий.
На июньском пленуме 1937 года были арестованы 18 членов ЦК. Они покорно пошли на плаху – и перед смертью дружно славили Вождя. Столь усердствовавший в репрессиях Рудольф Эйхе, признав все ложные обвинения, умер с криком: «Да здравствует Сталин!»... Объявленный немецким шпионом Якир написал в последнем письме: «Родной, близкий товарищ Сталин! Я умираю со словами любви к вам, партии, стране, с горячей верой в победу коммунизма».
На этом объяснении в любви Хозяин, играя в ярость Отелло, переживающего измену очередного Яго, написал: «Подлец и проститутка. Сталин». После чего отправил письмо соратникам... «Совершенно точное определение. Молотов». «Мерзавцу, сволочи и бляди – одна кара: смертная казнь. Каганович».
Кагановичу пришлось особенно усердствовать – Якир был его другом.
В КРОВИ РОЖДАЛОСЬ БЕЗУМИЕ
В начале 1938 года в Большом театре готовили правительственный концерт. Шла ночная репетиция.
А. Рыбин, переведенный из охраны Сталина в Большой театр охранять правительственную ложу, рассказывает: «Накануне концерта была арестована половина начальников правительственной охраны в театре...» Во время ночной репетиции Рыбин прилег немного подремать, и... «Проснулся – и вторая половина моего начальства уже за решеткой. Так за одну ночь я стал военным комендантом Большого театра», – не без гордости вспоминал он.
Безумие стало бытом. Рядовые работники НКВД, видящие гибель товарищей, поверили: чтобы уцелеть – нужно усердствовать. И они старались: шпионов находили даже среди детей и в самых неожиданных для шпионажа профессиях. Например, в Ленинграде арестовали всех знаменитых астрономов – почти всю Пулковскую обсерваторию.
Был взят и блестящий молодой астроном Николай Козырев. Но и в страшной Дмитровской тюрьме, и в вагоне для скота, который вез его в лагерь, Козырев продолжал работать – размышлял... о вулканах на Луне!
