Татлин увидел это будущее. Гений Великой утопии умер в 1953 году в Москве – в безвестности и постоянном страхе.
В крохотных комнатках коммунальных квартир они спорили о новом искусстве. В азиатской России рождались урбанистические миражи и бесчисленные литературные течения. Мебели в квартирах не было – сожгли в холодную зиму 1918 года, а потом объявили ее мещанством. Их женщины презирали работу по дому – окурки и объедки они просто покрывали слоем газет, так что пол поднимался после каждой вечеринки. На этом газетном ложе они любили своих женщин, веривших в новое искусство. Возлюбленные возлежали среди партийных дискуссий и призывов к мировой революции.
Я спрашиваю Шкловского:
– Почему левая интеллигенция пошла со Сталиным, когда он сражался с Бухариным?
– Правые – это был сытый мир: нэпманы, лавочники, зажиточные тупые крестьяне. Когда Сталин провозгласил индустриализацию, мы радовались – наступало время урбанизма и нового искусства. Недаром в 1931 году Татлину присудили самое почетное тогда звание – «заслуженный художник».
И уже в 1932 году его объявили «буржуазным формалистом».
Я слушал Шкловского и думал: они верили? Или предпочли поверить? Ведь страной уже правил тотальный страх, который заставил Эйзенштейна бесстыдно переделать «Октябрь», который дал Хозяину возможность преспокойно, без всяких эксцессов удушить искусство Великой утопии.
Один из вождей Авангарда, Владимир Маяковский, последовал обязанности русского поэта быть пророком. Как и Есенин, он чувствовал будущее и на пороге страшных 30-х годов, в преддверии конца левого искусства, выстрелом из револьвера закончил жизнь. Его главные агитационные строчки – «И жизнь хороша, и жить хорошо!» – стали насмешкой над несчастным человеком, лежавшим на полу с пулей в груди...
Рядом издыхал Авангард.
Они хотели революции в искусстве, а новая власть хотела искусства для революции. Первое наступление на левое искусство было задумано Лениным. Сразу после учреждения поста Генсека он образовал РАПП – Российскую ассоциацию пролетарских писателей. РАПП с командой партийных критиков становится организацией, открыто управляющей искусством. Но там сидело много троцкистов и зиновьевцев, и Хозяин поступил тонко: в 1932 году он уничтожает РАПП, что, естественно, вызвало восторг большинства писателей и воспринималось как помягчение. Но тем же постановлением он распустил все литературные группировки. Авангард был попросту прикрыт административным решением.
Однако перед опубликованием постановления он захотел, чтобы роспуск РАППа и конец Авангарда произошли по инициативе самих писателей...
Рассказ об этой знаменитой встрече я слышал в разные годы – от Петра Павленко и Евгения Габриловича.
Накануне роспуска РАППа в квартирах многих известных писателей звонил телефон: их звали прибыть в особняк Горького. Зачем – не объясняли.
Писатели съехались. Горький таинственно встретил гостей на лестнице, пригласил в гостиную. Там писатели долго сидели – кого-то ждали. Наконец в комнату вошли дорогие гости: Сталин в окружении главных соратников. Габрилович рассказывал, как он впился глазами в диктатора: «Это был маленький человек в темно-зеленом френче тонкого сукна, от него пахло потом, нечистым телом. Запомнились густые черные волосы, наехавшие на маленький лоб, и рябое лицо, бледное от постоянной работы в кабинете. Он был очень подвижен, как все маленькие люди, и часто смеялся – прыскал смехом под усами, и в лице появлялось что-то хитроватое, грузинское. Но когда он молчал, кустистые брови, идущие косо наверх, придавали его лицу жесткое и непреклонное выражение».
Он вежливо слушал выступления писателей, но по его репликам все с изумлением поняли: он поддерживал беспартийных писателей против могущественного РАППа. Потом он произнес речь, в которой уничтожал прежних рапповских начальников и славил собравшихся писателей: «Вы производите нужный нам товар. Нужнее машин, танков, самолетов – души людей...» Он назвал писателей «инженерами человеческих душ». Души его очень интересовали, и оттого определение ему нравилось. В перерыве, беседуя с писателями, он его повторил, при этом его палец уперся в грудь одного из гостей.
От страха тот бессмысленно бормотал:
– Я? Я что? Я не возражаю...
– То есть как это «не возражаю»? Исполнять надо, – последовала реплика простодушного Ворошилова.
Писатель закивал. Он не знал точно, что исполнять. Но был готов.
Среди присутствовавших был Шолохов – автор знаменитого «Тихого Дона». В то время уже появились слухи, что он украл роман у репрессированного казачьего офицера – не верили, что этот молодой и столь неинтеллектуальный человек мог написать великую книгу.
Шолохов был его писатель. Сталин запретил разговоры под угрозой ареста, но слухи продолжались, ибо никто не понимал, почему так жалко и странно ведет себя сам Шолохов, почему он не борется за свою репутацию. Авторство «Тихого Дона» стало одной из литературных загадок века.
На самом деле все объяснимо. Бедный Шолохов не смел ничего доказывать, ибо незадолго до выхода книги был арестован человек, жизнь которого послужила основой для романа.
Из рассекреченного дела: «6 июня 1927 года на коллегии ГПУ заслушали дело номер 45529 по обвинению гражданина Ермакова... Постановили: Ермакова Харлампия Васильевича – расстрелять».
В деле – фотография молодого усатого казака и биография Ермакова. Это биография Григория Мелехова, героя «Тихого Дона». Так же, как и Мелехов, Ермаков был призван на военную службу в 1913 году, воевал, был награжден четырьмя Георгиевскими крестами, произведен в хорунжии. Так же дрался с бандами полковника Чернецова на стороне красных, так же вел себя во время восстания в станице Вешенской, и так далее.
Любопытнейший документ находится в деле – письмо к Ермакову молодого Шолохова, тогда еще малоизвестного писателя: «Москва. 6. 4. 26. Уважаемый товарищ Ермаков! Мне требуется получить от вас некоторые дополнительные сведения относительно эпохи 1919 года, надеюсь, что вы не откажете мне в любезности сообщить эти сведения... полагаю быть у вас в мае-июне сего года. С приветом Шолохов».
Да, Шолохов не мог привести самое простое доказательство своего авторства – имя героя и информатора. Это значило зарубить книгу: ведь Харлампий Ермаков, герой лучшего советского романа, был врагом народа, расстрелянным ГПУ.
Ермаков был реабилитирован только в 1989 году, уже после смерти Шолохова. Так что писателю до конца жизни пришлось молчать. И пить.
ВЕЛИКАЯ АРМИЯ ИСКУССТВ
Теперь все писатели, партийные и беспартийные, должны были объединиться в Союз писателей – организацию, созданную по точному образцу партии: те же секретари, те же пленумы и съезды. Во главе этой литературной партии Сталин поставил вождя – Горького, с его неприятием левого искусства. Все было продумано: имя Горького должно заслонить от европейских радикалов придушенный Авангард.
