Год заканчивался. Не прошло и двух десятилетий после Октябрьского переворота – и вот вожди Октября встречают Новый год в тюрьме.
Из дневника М. Сванидзе: «21.12.34. Отпраздновали день рождения И. Собрались на Ближней даче к 9 часам. Были все близкие (Молотовы – двое, Ворошилов – один, Орджоникидзе – один, Чубари – двое, Енукидзе, Берия, Лакоба, Калинин – один и родня Сванидзе – трое, Реденсы, Аллилуевы). Ужинали до часу ночи, потом шумели. И. вытащил граммофон, пластинки, стал сам заводить... Мы танцевали. Он заставил мужчин брать дам и кружиться. Потом кавказцы пели унылые песни. И. запевал тенорком... сказал: „Разрешите выпить за Надю“. Я пишу, а у меня опять полные слез глаза, как в тот момент. Все встали и молча подходили с бокалами к И., у него было лицо, полное страдания. После двух тяжелых потерь И. очень изменился. Стал мягче, добрее, человечнее. До Надиной смерти он был неприступный, мраморный герой... Аллилуевы и Реденсы... Из всей этой четверки можно говорить только с Женей. Она умна, горит энергией, интересуется живо всем... Нюра болезненно добра и умственно убога. Ее супруг (Реденс) напыщенно глуп, самомнителен и погряз в делишках... Алеша получил повышение по службе – назначен заместителем председателя Госбанка СССР».
Печальный «мраморный герой» стал мягче, добрее, он поет, танцует, веселится с ними. И уже знает их будущее.
ПЕРВОЕ ПОКАЯНИЕ
Прошел Новый год, а Ягода все не мог связать Каменева и Зиновьева с убийством Кирова. В Архиве президента находится первый вариант обвинительного заключения. Он составлен 13 января. В нем указывается: Зиновьев и Каменев виновными себя не признали.
И вдруг в тот же день Зиновьев пишет «Заявление следствию»:
«Сроки следствия приближаются к концу... и я хочу разоружиться полностью. Я много раз после XV и особенно после XVI съезда говорил себе: довольно! Доказано, что во всем прав ЦК и тов. Сталин... но при новых поворотных трудностях начинались новые колебания. Яркий пример этого – 1932 год, события которого я подробно описал в своих показаниях... Субъективно я не хотел вредить партии и рабочему классу. По сути же дела становился рупором тех сил, которые хотели сорвать социализм в СССР».
Объективно он признает себя врагом.
«Я был искренен в своей речи на XVII съезде... Но на деле во мне продолжали жить две души... Мы не сумели по-настоящему подчиниться партии, слиться с нею до конца... мы продолжали смотреть назад и жить своей особой душной жизнью, все наше положение обрекало нас на двурушничество. Я утверждал на следствии, что с 1929 года у нас в Москве центра бывших зиновьевцев не было. И мне самому так думалось: какой же это центр – это просто Зиновьев плюс Каменев... плюс еще два-три человека... На самом деле это был центр, так как на этих нескольких человек смотрели остатки кадров бывших зиновьевцев, не захотевших по-настоящему раствориться в партии. Бывшие мои единомышленники... голосовали всегда за линию партии... а промеж себя преступно продолжали говорить... враждебно к партии и государству... И хотели мы этого или нет, мы оставались фактически одним из центров борьбы против партии и ее великой работы... С первого допроса я страстно возмущался, как я могу быть смешиваем с негодяями, дошедшими до убийства Кирова... Но факты упрямая вещь. И узнав из обвинительного акта против ленинградского центра все факты... я должен был признать морально-политическую ответственность бывшей ленинградской оппозиции и мою лично за совершившееся преступление... Вернувшись в 1933 году из ссылки, я с преступным легкомыслием не раскрыл партии всех лиц и всех попыток антипартийных сговоров... Я полон раскаяния, самого горячего раскаяния. Я готов сделать все, чтобы помочь следствию... Я называю и назову всех лиц, о которых помню как о бывших участниках антипартийной борьбы... и буду это делать до конца, памятуя, что это мой долг. Могу сказать только одно: если бы я имел возможность всенародно покаяться, это было бы для меня великим облегчением... Пусть на моем тяжелом примере другие видят, что такое сбиться с партийной дороги и куда это может привести...»
И Каменев, который тоже все отрицал, на следующий день (14 января) вдруг признался: «Руководящий центр зиновьевцев существовал и действовал по 1932 год включительно».
Произошло нечто кардинальное, что заставило бывших вождей одновременно капитулировать. Кто-то сумел сделать то, что не удалось Ягоде и следователям.
В Журнале регистрации посетителей Сталина с 11 по 17 января – ничего нет. Полагаю, что в эти дни у него были особые посетители: к нему привозили Каменева и Зиновьева, шел торг. Конечно же, он смог представить им доказательства их тайных встреч с его противниками и сделал то, чего не сумел Ягода. Они признали: морально и политически они ответственны за убийство Кирова – и выдали сторонников. За это, видимо, он обещал вскоре простить их, но потребовал публичного покаяния. Отсюда фраза Зиновьева: «Если бы я имел возможность всенародно покаяться...»
Но Зиновьев не понимал тогда, в чем придется «всенародно каяться»... Сюжет только начинался, и вряд ли кто сумел бы угадать фантастический замысел автора...
Зиновьев получил десять, Каменев – пять лет тюрьмы. Теперь прежние вожди Октября именовались «московским центром» заговора.
В эти же дни перед судом предстала ленинградская группа зиновьевцев. В нее входил и Георгий Сафаров – один из организаторов бессудного расстрела царской семьи. На процессах он дал все показания, угодные следователям, – против бывших друзей. (В январе 1935 года осужден на пять лет, а в 1942 году – расстрелян уже без всякого суда.)
Всю зиму и весну 1935 года шла волна массовых арестов зиновьевцев. Беспартийные не без юмора назвали эту волну «кировским потоком».
Были арестованы старые знакомые Кобы по 1917 году, бывшие молодые вожди петроградских большевиков Залуцкий и Шляпников. Им предъявили показания Сафарова о том, что они вели нелегальную работу против партии. Шляпников получил пять лет, но Хозяин заменил ему тюрьму ссылкой в Астрахань. Пока.
Шляпникову еще предстоит участвовать в триллере. Ему придумана достойная роль в кровавом сюжете.
Заканчивалась весна. Каменев и Зиновьев ждали привычного поворота судьбы. Для Каменева поворот, действительно, вскоре наступил – но самый неожиданный...
Веселый ловелас, любитель балерин Большого театра Авель Енукидзе начал ворчать по поводу ареста Каменева и Зиновьева. Авель – старый большевик, секретарь Президиума ЦИК СССР, близкий друг Хозяина. Но он целиком связан со старой партией, которая должна исчезнуть – и тотчас включен в сюжет триллера. Более того (юмор Хозяина!) – Авель соединен в нем с Каменевым, которого он защищал.
В июне 1935 года на пленуме ЦК Ежов делает доклад «О служебном аппарате секретариата ЦИК и товарище А. Енукидзе». Оказывается, из-за преступной халатности Авеля на территории Кремля действовал целый ряд террористических групп. В ужасе читали люди в газетах ошеломляющую историю о том, как собирались убить их Вождя. Так появилось «кремлевское дело».
Непосредственным организатором готовившегося убийства был объявлен Каменев. Заговор объединял Троцкого, Зиновьева и монархистов, пробравшихся в Кремль благодаря попустительству Енукидзе... Заодно к заговору были причислены болтливые свидетели гибели жены Вождя: Алексей Синелобов, секретарь для поручений коменданта Кремля, был расстрелян, а его сестра получила четыре года. Тогда же получила свой срок уборщица Корчагина «за распространение слухов, порочащих руководителей правительства».
