— Где они — выжившие? — не без труда вспоминает Алек, о чём шёл разговор, и начинает казнить себя, что так бесполезно растрачивает время, вновь и вновь позволяя чувствам привносить хаос в его необходимой непоколебимости.
Марко не уточнят, что Алек задумал, сразу сообщая нужное, поэтому он тоже не тратит больше времени, стремглав отправляясь в левое крыло лаборатории. Туда, где до этого держали запертыми полуживых от экспериментов Альф и Омег, и при этом чувствует что-то вроде удовлетворения, видя, что теперь их места по справедливости занимают те, кто мучил их опытами. Несколько охотников, охраняющих отсек, даже не предпринимают попытки узнать, зачем Алек выдёргивает из камеры на вид более-менее подходящего лаборанта за воротник, и буквально волочёт за собой по коридору, не обращая никакого внимания на то, что парню явно доставляет это боль. Алек знает, как сейчас напустить на него большего страха, чтобы не тратить времени, которого нет, в боксе, пытаясь по дороге запугать до нужного уровня, подсказывая действиями, что приемлемого обращения ожидать не стоит. Только грубую силу.
В тот момент, когда он с рывка швыряет его к ногам Марко, лаборант уже едва ли не задыхается от ужаса, наверняка перебирая в голове, для чего именно его вытащили. И Марко тоже объяснять ничего не приходится, он и сам прекрасно обучен, имея опыт в добыче необходимой информации, тут же наступая ботинком на грудь парня. Лаборант точно не годится и в подмётки военными, на которых потребовалось бы больше времени, если бы вообще получилось разговорить. А с этим всё предельно ясно — лаборант не нашёл в себе сил распрощаться с жизнью, а значит дорожит ей. Он молод. Даже слишком молод для того, чтобы просто находится здесь, не говоря уже о том, чтобы «система запугивания Виктора» смогла укорениться в нём до безумного самопожертвования.
Алек подходит и наклоняется вниз, обходясь пока всего лишь одним натренированным взглядом — стальным и угрожающим. В этот момент в нагрудном кармане пиликает телефон, но тот, наконец, полностью сосредоточен на спасении брата, поэтому не обращает на него никакого внимания. Он выставляет перед ошарашенным испугом лицом лаборанта пистолет.
— Как вытащить пулю? — сразу, не церемонясь, спрашивает он главное.
Но парень то ли не находит в себе мужества заговорить, то ли, наоборот, пока его ещё окончательно не растерял, и лишь отчаянно трясёт головой, не осиливая выдавить и слова.
Самое худшее, если он всё же напичкан препаратами Виктора и не может сказать под внушением, но Алек надеется, что это можно будет как-нибудь обойти. Лишь найти маленькую лазейку. Алек, конечно, не человек, как лаборант, но смог побороть во второй раз действие принуждения, когда в игру вступили мощные чувства, а значит, главное подобрать правильную мотивацию.
И что-то сильнее мотивации жизнью он ещё ничего не встречал, поэтому сразу переходит к крайним мерам. Он упирает дуло пистолета в бедро лаборанта, но при этом держит интонацию голоса чертовски непринуждённой, чтобы не показать, как для него важны ответы, создавая иллюзию лёгкой забавы.
— У тебя нет ничего общего с нашей генетикой, — начинает он, нацепляя безжалостную ухмылку, которая выглядит далеко не фальшиво. О, да, Алеку доставляет удовольствие видеть этот напуганный взгляд человека, который прекрасно осознаёт, что с ним никто не будет церемониться, после всего содеянного с их народом. И судя по уровню отчаяния в распахнутых от дичайшего ужаса глазах, он сотворил немало страшных вещей, что заводит и Алека говорить ещё более гадкие вещи. — Но так ведь даже интереснее. Твои болевые пороги не настолько ослаблены, чтобы выдержать яд гибрида. Когда нейротоксин попадёт в кровь, ты начнёшь испытывать адскую агонию, выжигающую твои вены, — молвит с безразличием он, понимая, что все манеры поведения в подобных ситуациях он всё же перенял отца.
Тогда он наблюдал за отцом, уверенный, что не лишится никогда человечности, как он. Теперь сам Алек с бесчеловечностью и холодным расчётом спокойно наблюдает, как яремная вена на шеи лаборанта пульсирует от учащающегося пульса. Парень с трудом сглатывает, его зрачки расширены, на серой коже лица проступает пот, он почти боится дышать, взирая на своего мучителя с такой вопиющей жаждой жить, что новоиспечённому лидеру становится понятно, насколько точное направление он выбрал, потому продолжает.
— Сначала тебе будет казаться, что в кровь прыснули кислоту, но примерно через секунд десять яд примется по-настоящему разъедать вены. Ты будешь гореть изнутри, желая вырвать собственные внутренности, лишь бы этот ад наконец-то закончился, — Алек делает паузу, якобы прикидывая что-то в уме. — Как думаешь, тридцать секунд тебе хватит, чтобы вспомнить, как извлечь подобную пулю?
Вопрос, но Алек не ждёт ответа. Следующее, что раздаётся в раскалённой добела от напряжения тишине — звук приглушённого выстрела. Он и сам бы не поверил, что когда-то сотворит подобное, но ощущая внутри ярое ликование, понимает, что в какой-то момент ему всё равно было суждено перестать притворяться порядочным.
Тот раздирающий вопль, который следует за выстрелом, невозможно вынести с хладнокровным лицом. Но только не Алеку, не обращающего вообще никакого внимание на врезавшийся в него взгляд друга, продолжая спокойно наблюдать за действиями лаборанта. Марко не ожидал от него подобного — срыва, что только предвещал начало ужасного. Того момента, когда переходишь какую-то допустимую черту, и становятся все цвета чёрными: нет ни плохого, ни хорошего, нет никаких уговоров совести, что правильно, а что нет; есть только цель и прямой путь к ней.
Парень скукоживается на полу в муках, одичало воя, как раненное животное. Ничего не ожидавший Марко от растерянности даже забывает удерживать ногой лаборанта, отходя от него назад. Но взгляда тоже отвести не в состоянии. Он знает, что такое яд гибрида не понаслышке, поэтому какая-то часть него немало сочувствует парню. Правда, ничего не может возразить, видя в действии, насколько эффективным оказывается метод Алека.
Парень так быстр, что ни один из них не успевает нормально разглядеть сверкающей маленькой штучки, что тот выуживает из нагрудного кармана и сразу же приставляет к кровоточащей ране. Алек бросает взгляд на часы. Он просчитался: двадцать две секунды и парня нет. На двадцать третью раздаётся брякающий звук металла о металл — пуля изъята, но это уже никак не поможет мёртвому лаборанту, распластавшегося на полу в неестественной позе. Зато поможет Дамьяну, а значит, итог должен оправдать принятое им решение. Поэтому Алек не тратит время на рассуждения и на попытки отыскать в себе хоть что-то, что должно сожалеть о содеянном.
Не сожалеет, и нечего искать то, что они забрали у него вместе с Леной.
Не бросив и взгляда на так и стоящего на месте друга, Алек выуживает из окровавленной руки металлическую штуку, похожую на ювелирную лупу, только плоскую и вытянутую. К выпуклой округлости пристала использованная пуля, — уже незаполненная до краёв жидкостью, и если прибегнуть к улучшенному зрению, можно увидеть крохотное отверстие, откуда очень медленно высвобождается яд.
— Это что-то вроде своеобразного магнита, — едва слышно рассуждает он больше для себя, чем для Марко.
