— Вы получили официальный приказ? — Кажется, это спросил
осторожный Бутцман.
— Да, — кивнул Хеелих, — у меня есть распоряжение министра
национальной безопасности. Мы должны вывезти самые ценные документы из нашего
архива.
— Кто еще знает о нашей операции? — уточнил Нигбур.
— Никто, — ответил Хеелих. — У нас есть приказ министра о
проверке архива. Нам придется действовать самостоятельно. Я уже предупредил
Дамме, что мы собираемся сегодня работать в архиве. Но в план операции он не
посвящен. Нам предстоит сложная работа.
— Когда? — Последний вопрос задала Габриэлла. Может, сегодня
вечером она должна была встретиться с кем-нибудь из своих многочисленных
друзей?
— Прямо сейчас, — ответил Хеелих. — Мы начинаем работать.
Москва.
31 октября 1999 года
— Что у вас за манеры, — рассерженно говорил Осипов,
обращаясь к Дронго. — Зачем нужно было говорить Шилковскому, что вы нештатный
сотрудник разведки. У вас какая-то болезненная неприязнь к государственным
организациям. И ваши расспросы о его возвращении в Германию. Он только начинает
приходить в себя. Врачи буквально вытащили его с того света. А вы мучили его
своими бестактными вопросами.
— Во-первых, подслушивать всегда плохо, — пошутил Дронго, понимавший,
что их разговор не только прослушивался, но и был записан дежурным офицером. —
Во-вторых, он не такой слабохарактерный, как вы его представляете. Все-таки он
бывший сотрудник внешней разведки и офицер, а не барышня. И наконец, в-третьих,
я действительно не люблю государственные организации. Но я их не люблю только
после августа девяносто первого года. И еще больше — после декабря, когда
именно с них началось разрушение моего государства. Вам легко говорить, Георгий
Самойлович. Вы остались работать в своей стране, в своем городе, в своей
организации. Вам не пришлось отказываться от своих взглядов, приносить присягу
новым господам и новым режимам. А для меня такой выбор был невозможен.
Некоторые из моих знакомых очень неплохо устроились. Они продают себя любому
режиму, готовы приносить присягу кому угодно. Лишь бы за это им хорошо платили.
А я всегда помню Конфуция, который сказал: «Благородный муж служит государству
до тех пор, пока это не входит в противоречие с его принципами чести». Хотя
Конфуций, кажется, сказал вместо слова «государство» — «государь», а для меня
это еще более неприемлемо. Вот поэтому я с тех пор и не люблю государственные
организации. Имея такой аппарат, располагая разветвленной агентурной сетью во
всем мире, вы не смогли и не захотели предотвратить распад своего государства.
Как я после этого должен к вам относиться?
— У меня такое ощущение, что нам пора прекращать операцию, —
зло сказал Осипов. — Ваши патетические речи больше подходят для митингов
коммунистов, а не для нашего ведомства.
— Думаете, поможет? — пожал плечами Дронго. — Давайте лучше
договоримся, что вы не будете меня дергать. Я работаю своими методами. Если вы
мне поручили работу, я ее постараюсь сделать. А каким образом я ее выполню, это
мое дело.
— Как угодно, — сухо сказал Георгий Самойлович. — Между
прочим, гонорар мы уже перевели на ваш банковский счет.
— Напрасно. Если я потерплю неудачу, мне придется возвращать
деньги.
— А вы можете потерпеть неудачу?
— Странный вопрос. Вы считаете, что у меня могут быть
гарантии? Вы ведь профессионал.
— Именно поэтому я вас и предложил. Дело обстоит не совсем
так, как вы полагаете. Вам нужно не просто вычислить предполагаемого
информатора. Боюсь, что нам будут мешать. И мешать с определенной целью.
Американцы готовы выложить любые, абсолютно фантастические, суммы, чтобы
получить информацию об агентуре, «законсервированной в Германии». Мы
предприняли очень большие усилия десять лет назад, чтобы сохранить наиболее
ценных агентов. Очень большие усилия, — повторил Осипов. — И вы даже не можете
себе представить, какой будет нанесен ущерб, если все еще существуют копии
документов, которые должны были быть уничтожены.
— Неужели ваши аналитики не имеют никаких версий?
— Мы вычислили Нигбура, — объяснил Осипов. — Они полагали,
что это Нигбур. Но мы ошиблись.
— Я знаю, чем кончилась ваша ошибка.
— Хватит. Вы себе много позволяете, Дронго. Вы ведь
прекрасно понимаете, что не можете выйти из игры. В течение ближайших дней все
будет решено. И пока мы не найдем информатора, вы будете под самым пристальным
вниманием наших сотрудников. Если мы его найдем, то прекрасно, все будет
закончено. А если не найдем… тогда меня отсюда выгонят и вы вернетесь домой.
— Я подозревал, что вам нельзя доверять, — усмехнулся
Дронго. — Только не нужно меня пугать. Чтобы вытряхнуть из меня все секреты,
которые мне известны, понадобится работа целого отдела вашего управления в
течение нескольких лет. Я уже давно привык ничего не бояться.
— Я вас не пугаю. Я лишь реально смотрю на вещи. Вы согласны
продолжить расследование или будете отдыхать у нас до десятого ноября? Вы
слишком ценный эксперт, чтобы от вас так просто избавиться.
— Как высоко вы меня оценили. Не нужно меня пугать. Конечно,
я полечу в Израиль. И вы прекрасно знаете, что я никогда не останавливаюсь на
полпути.
— В таком случае завтра утром вы вылетаете в Тель-Авив.
Компания «Трансаэро», вам заказан билет бизнес-класса. Сопровождать вас будут
два наших сотрудника. Они будут вас охранять. Мужчина и женщина. Они полетят
как семейная пара.
— Неужели они могут ввезти оружие в Израиль?
— Зачем? — удивился Осипов. — Профессионалы умеют
действовать и без оружия. Они настоящие специалисты. Вы немного отстали от
жизни, Дронго. Сейчас можно обеспечить настоящую охрану и без револьверов. Это
уже вчерашний день.
— И наблюдение за мной?
— И наблюдение за вами, — кивнул Осипов. — Завтра утром вы
вылетаете в Израиль. Кстати, вы еще не сказали, как вам понравился Шилковский.
— Он действительно был так плох?
— Очень плох. Пуля попала в позвоночник. Мы нашли его в
таком тяжелом состоянии, что даже не хотели вывозить из Берлина. Думали, не
выживет. Парень оказался живучим. Но обратно в Берлин мы его, конечно, не
отпустили. Ведь прошло столько лет.
— Вы не выясняли, почему на них напали? Кому понадобилось их
убивать? Шилковский был прав, когда говорил, что только вам было выгодно их
убрать, после того как они сдали вам документы.
— Какая чушь, — поморщился Осипов. — Вы мыслите стандартными
категориями прошлого. Зачем нам их убирать?
— Очевидно, смерть Нигбура несколько отличается от
«стандартных категорий прошлого»? — иронически спросил Дронго.
— С вами невозможно разговаривать, — разозлился Осипов. —
Нет, тысячу раз нет. Зачем нам нужно было сначала стрелять в Шилковского, а
затем его спасать? Мы бы пристрелили его на месте. Но нам было важно узнать,
кто и почему решил напасть на них. Нам важно было понять, кто был предателем в
этой группе и кто знал о нашей акции. И все эти годы мы пытались узнать, но у
нас ничего не получилось. Повторяю — мы этого не делали. И мы до сих пор не
знаем, кто и почему напал на них.
