— Не сомневаюсь в вашей благонадежности в отношении нового
государства, — иронично заметил Дронго. — И не собираюсь выпытывать у вас
секреты Израиля. Мне они не нужны, да и вы мне все равно ничего не расскажете.
К тому же, работая в строительной компании, вы могли узнать только секрет
бетона или краски. А мне они ни к чему. Поэтому поговорим о вашем прошлом. Вы
работали в группе полковника Хеелиха?
— Да, — кивнул Бутцман, — больше трех лет. Он был надежным
человеком. Жаль, что все так получилось.
— Он погиб?
— Да. В ноябре восемьдесят девятого.
— Вы можете рассказать, как это произошло?
— Как будто вы не знаете, — усмехнулся Бутцман. — Сами все и
устроили. Я думал, вы будете спрашивать о чем-нибудь другом.
— Меня тогда не было в Германии, — зло заметил Дронго. — Вы
можете подробно рассказать, как он погиб?
— Конечно, могу. Об этом даже писали. Кажется, в девяносто
втором или третьем, не помню точно. Полковник собрал нас восьмого ноября
восемьдесят девятого года и поставил задачу вывезти часть архива «Штази».
Документы они отбирали вместе с Шилковским, его заместителем. Мы работали целый
день, грузили документы, уничтожали ненужные. Вечером в ночь на десятое мы
выехали из города. Когда мы доехали до места, нас уже ждали советские
представители. Они все были в штатском, но мы поняли, что это были русские. Один
из них, поднимая ящик, уронил его себе на ногу и выругался отборным русским
матом. Перепутать было невозможно. Они и не особенно скрывали. А мы,
собственно, ничего другого и не ждали. В тот момент казалось, что все рушится,
и КГБ спасает людей, забирая из наших архивов документы старой агентуры. Нам
казалось, что это правильно. На обратном пути у нас спустилось колесо. В это
время в городе уже прорвали Стену и границы уже не было. Хеелих приказал нам
оставаться у автобуса, пока Менарт, который был за рулем, сменит колесо. А сам
вместе с Шилковским поехал выручать двух наших товарищей, которые еще
находились в здании «Штази».
Обратно они не вернулись. Когда мы приехали на место
происшествия, там уже были случайные прохожие, какие-то люди. В эту ночь
полиция вообще не работала. Удивляюсь, как этим не воспользовались грабители.
Хотя, наверно, воспользовались, мы просто всего не знаем. Там было несколько
русских, тогда еще советских, солдат с офицером. Мы не сомневались, что это они
расстреляли наших товарищей. Гайслер даже попытался достать автомат, кричал,
что отомстит за Хеелиха, и мы с трудом его успокоили. Мы ждали, когда убьют и
нас, — ведь мы были посвящены в столь важную тайну. Все понимали, что следующая
очередь будет наша. После смерти Хеелиха и Шилковского я был старшим по званию.
Я и Нигбур, но его с нами не было.
Потом солдаты забрали Шилковского, он еще дышал, но был в
очень тяжелом состоянии. Мы его осмотрели и поняли, что он не дотянет даже до
больницы. Пуля попала в позвоночник, он был обречен. А Хеелих погиб на месте.
Их обстреляли из засады. Я думаю, что это сделали по приказу КГБ. Полковник
верил Москве. Хотя мы все тогда вам верили. И вы нас так подставили. Мы ведь
вывозили документы для вас. Хеелиха и Шилковского вы убрали, очевидно, решив, что
они слишком много знают. Нас почему-то оставили в живых. Хотя я думаю, что,
когда события стали разворачиваться таким образом, КГБ было уже не до нас. А
потом Германия объединилась.
— А как сложилась судьба остальных сотрудников группы, вы не
знаете?
— Знаю, конечно. Габриэлла вышла замуж и переехала в
Нюрнберг. Нигбур с семьей живет в Гамбурге. Бруно Менарт развелся и уехал в
Веймар. Кажется, в Веймар, но я точно не знаю. Гайслер сильно пил, он часто
срывался, попадал в полицию. Потом исчез. Говорили, что его видели в Дортмунде,
у родственников. Вайс умер. Вот, собственно, и все. А почему вы сейчас
вспомнили про нашу группу? Уже прошло столько лет. Я думал, все забыли об этом.
— У нас появились подозрения насчет убийства Хеелиха, —
пояснил Дронго. — Нам кажется, что кто-то из сотрудников вашей группы
специально подставил своего командира. Но пока мы не знаем, почему.
— А какая разница, почему? — обреченно махнул рукой Бутцман.
— Была ГДР, и больше нет такой страны. И никогда больше не будет.
— Ну почему не будет? Израиль возродился через две тысячи
лет, — напомнил Дронго.
— А я не хочу, чтобы возрождалась. В той Германии было много
хорошего, — сказал Бутцман, — но было и немало плохого. Но не поэтому. У меня
остались к моей бывшей стране очень теплые чувства. Но в новой Германии я все
равно не смог бы жить. А у немцев должна быть своя родина. Как у каждого народа
на земле. И конечно, это очень страшно и неприятно, когда через столицу твоей
страны проходит Стена, отделяющая тебя от твоих братьев. Знаете, я на выборах в
Израиле всегда голосую за левых. За Рабина, Переса, Барака. Они предлагают хоть
какой-то план, хоть какой-то вариант отношений с палестинцами. А наши правые
думают построить новую Стену и забыть о своих соседях. Но так не бывает. И мы, немцы,
это хорошо знаем.
Дронго подумал, что Бутцман остался профессионалом. Он
наверняка знает, что их разговор прослушивается. И наверняка специально говорит
о своих политических пристрастиях. Сотрудники спецслужб не скрывали своего
благожелательного отношения к партии генерала Барака и своего недоверия к
правым и религиозным партиям.
— Когда вы приехали на место гибели ваших товарищей, что вы
увидели? — спросил Дронго. — Может, что-нибудь особенное бросилось в глаза?
Какая-нибудь деталь?
— Нет, ничего необычного. Нападавшие прятались, очевидно, в
кустах. Машину расстреляли из автоматов. Она загорелась и взорвалась. Позже мы
узнали, что Хеелих погиб сразу, даже его труп сгорел. А Шилковский чудом
выбрался из автомобиля, но получил несколько пулевых ранений и умер по дороге в
госпиталь. Когда мы подъехали, он был без сознания и ничего не мог сказать.
— Как вы думаете, мог ли кто-нибудь из ваших бывших
товарищей подставить Хеелиха и Шилковского?
— Думаете, у нас был предатель? — нахмурился Бутцман. — Нет.
Это исключено. Я знаю каждого из оставшихся в живых. И за каждого могу
поручиться. У нас были такие ребята! Нас осталось мало.
— Нигбура уже нет в живых, — сообщил Дронго.
— Что? — изумился Бутцман. Для него это сообщение стало
ударом.
Сидевшие в автомобиле и слушавшие беседу сотрудники Службы
внешней разведки переглянулись.
— Вот негодяй, — тяжело дыша, прошептал Андрей. Беседа
Дронго с Бутцманом, проходившая на грани фола, отнимала у него слишком много
сил. Он сжал кисти рук. Лариса пожала плечами, полагая, что нельзя было ожидать
ничего хорошего от такого взбалмошного типа, как Дронго.
— Он неуправляем, — тихо заметила она.
Андрей Константинович сделал нетерпеливый жест рукой, чтобы
Лариса помолчала, не мешая ему слушать разговор.
