Однако все получилось совсем по-другому. В социалистических
странах Восточной Европы начал срабатывать знаменитый «принцип домино»,
сформулированный в ЦРУ еще в середине пятидесятых, когда разрыв в цепи так или
иначе влиял на всю систему. В мае восемьдесят девятого в Москве открылся первый
съезд Советов. По накалу страстей и степени демократизации общества он являл
собой уникальное зрелище.
За месяц до этого, двадцать пятого апреля тысяча девятьсот
восемьдесят девятого года, Горбачев наконец сумеет избавиться от бывших членов
и кандидатов в члены ЦК. Они уйдут на пенсию, но сохранят свой грозный
антиперестроечный потенциал. Сто десять человек будут удалены из ЦК, и это
будет невиданная реорганизация, сравнимая только со сталинскими чистками.
Правда, в тридцатые годы людей отправляли в небытие, сейчас их просто отправят
на пенсию.
В июне намечается конкретный раздел, который разделяет все
социалистические страны в праве на их будущее. В Китае выступление студентов
жестоко подавляется танками, и огромная страна успешно продолжает свои
преобразования. Через десять лет Китай становится одним из главных торговых
партнеров США. Растерявшиеся лидеры стран Восточной Европы, преданные Москвой,
под давлением собственного общественного мнения отступают, сдавая позиции одну
за другой.
В Польше впервые формируется коалиционное правительство.
Летом восемьдесят девятого на выборах триумфально побеждает «Солидарность».
Начинаются преобразования в Венгрии и Чехословакии, трагические события в
Румынии, когда после выступлений венгерского священника Текеша в Тимишоаре
вспыхивают волнения, перекинувшиеся на Бухарест и превратившиеся в настоящую
революцию, которая сметет не только правящий режим, но и впервые в истории современной
Европы, устроив скорый и неправый суд, отправит на казнь бывших руководителей
страны — семейную чету Чаушеску.
В восемьдесят девятом году в Германии события развиваются по
нарастающей. Кажется, что еще в начале года Горбачев говорит Колю, что
объединение Германии произойдет не при нашей жизни. Кажется, что еще за месяц
до падения Стены Германская Демократическая Республика, отмечающая свое
сорокалетие, существует незыблемо и твердо. Но причины распада уже налицо.
Тысячи людей бегут из страны. Через открытые границы Чехословакии тысячи
беженцев просачиваются на Запад. Посольства ФРГ в Варшаве и Будапеште атакуют
люди из Восточной Германии. Недовольство режимом Хонеккера нарастает с каждый
днем. Под влиянием Горбачева и собственных неудач смертельно больной Хонеккер
вынужден уйти в отставку. Он еще не знает, что сам олицетворял незыблемость
режима в ГДР. После его ухода ничто уже не может спасти страну. Отречение
Хонеккера — первый шаг к разрушению его государства.
Сменивший его Кренц пытается лавировать, чтобы сдержать и
нарастающий протест народа внутри государства, и давление на него Горбачева, и
общественное мнение Запада. Но усидеть сразу на нескольких стульях невозможно.
Кренц продержится около двух месяцев. Слабый, безвольный, нерешительный,
неумный, Кренц окажется заложником обстоятельств. И наконец, в декабре, когда
все будет кончено, Социалистическая единая партия Германии просто исчезнет с
лица земли, а вместо нее появится Партия реального социализма во главе с
Грегором Гизи. История сделает полный оборот.
Но к этому времени станет ясно, что само государство
обречено. Девятого ноября восторженные толпы прорвутся через Стену и начнется
крушение столь зримой границы, разделяющей не только единый город, но и страну,
нацию, весь мир на две части. Крушение Стены будет означать не только
исчезновение ГДР. Оно будет означать победу западного блока, разгром восточного,
оно будет залогом будущего распада самого Советского Союза, крахом всей мировой
системы социализма.
История не признает сослагательного наклонения. Но если бы
одновременно с китайцами Горбачев вывел собственные танки в ноябре восемьдесят
девятого в Берлине, возможно, не было бы кровавых событий в Румынии через
месяц, в Баку — через два, в Вильнюсе — через год. Или они были бы в еще более
кровавых масштабах? История не даст ответа на этот вопрос.
Через тринадцать дней после начала событий.
Тель-Авив.
3 ноября 1999 года
Кардигана привезли в больницу, где он должен был встретиться
с раненым Оливером Бутцманом. Его провели по коридору. Это был обычный
госпиталь, но в коридоре была охрана, а персонал был настороженно настроен к
любому постороннему. Это был Израиль, здесь привыкли жить рядом с соседями,
которые не отличались мирным нравом, здесь привыкли к взрывам бомб и
террористическим актам. В этой стране нельзя было забыть сумку или портфель. Их
бы вам не вернули ни при каких обстоятельства. В лучшем случае такие вещи
проверялись саперами, в худшем — сразу расстреливались.
В коридоре дежурил сотрудник полиции. Увидев Гурвича, он
кивнул в знак приветствия. В этой маленькой стране многие знали друг друга, и
вместе с тем это была страна самых закрытых спецслужб мира, которых
насчитывалось более десяти и которые работали в режиме максимальной
секретности. Вместе с тем это была единственная страна в мире, где спецслужбы и
полиция могли полностью рассчитывать на своих граждан, которые считали своим
долгом помогать сотрудникам правоохранительных органов. Негативное отношение к
собственным органам в бывшем Советском Союзе возникло в связи с разоблачениями
Хрущева и расстрелом Берии. Вряд ли можно сомневаться, что Берия и ему подобные
были настоящими палачами, но и Хрущев был не ангелом.
Осуждать Берию как английского шпиона было по меньшей мере
неумно. И создавать комплекс негативного отношения к спецслужбам, которых
называли палачами и садистами, было тоже неправильно. Заодно с настоящими
садистами-следователями арестовывали и людей, работавших во внешней разведке,
которые внесли огромный вклад в победу. В шестидесятые годы началось движение
диссидентов, которые протестовали и против самой системы, олицетворением
которой были карательные органы КГБ. Соответственно, сразу после победы
«демократической августовской революции» девяносто первого года КГБ был
упразднен и разделен на мелкие организации. Однако на самом деле в любом
государстве при любых режимах должны существовать организации, занимающиеся
проблемами безопасности людей и самого государства.
Именно поэтому спустя много лет некоторые диссиденты с
горечью говорили, что метили в коммунизм, имея в виду систему, а попали в
Россию, имея в виду государство. Неумение отделять объективно необходимые
организации, входившие в КГБ, от политического сыска, которым тоже занималось
КГБ, привело к тому, что в странах СНГ правоохранительные органы не вызывали у
населения того доверия, которое они вызывали, например в странах Балтии. И
конечно, многолетнее воспитание сказалось и на отношении к офицерам спецслужб,
в том числе и милиции. Сотрудничество с ними считалось постыдным, а любая
информация, выданная им, выглядела почти предательством. Подобного отношения не
было больше нигде в мире, где помощь сотрудникам собственных спецслужб
считалась почти долгом каждого гражданина.
