— Безусловно.
— Кто еще входил в состав этой группы кроме Нигбура?
— Всего их было восемь. Полковник Хеелих и Освальд Вайс. Он
умер шесть лет назад.
— Действительно умер? Может быть, он решил начать новую
жизнь?
— Мы проверили. Первый инфаркт случился у него в девяностом.
Потом второй — в девяносто третьем.
— Неужели такого инвалида взяли в специальную группу?
— Он не был инвалидом до объединения Германии, — мрачно
заметил Осипов. — Вы забыли, какая тогда была обстановка? Люди стрелялись,
умирали от инфарктов, сходили с ума. Кроме того, на Вайсе сказалась и судьба
его старшего брата. Тот застрелился в девяностом. Он работал одним из
руководителей пограничной службы ГДР. Тогда на них вешали всех собак.
— Ясно. Вы твердо уверены, что Вайс умер?
— Абсолютно. Его похоронили в Лейпциге. На похоронах были
сотрудники полиции, его бывшие друзья, супруга и дети. Они бы не могли устроить
подобную инсценировку.
— А где сам Хеелих?
— Это как раз самая запутанная история в нашем
расследовании. Полковник Хеелих был убит в ноябре восемьдесят девятого. Он
вместе со своими сотрудниками готовил реорганизацию всех документов. Вместе с
ним был тяжело ранен его заместитель — Альберт Шилковский. Тогда нам удалось
его спасти буквально чудом. Он получил ранение в позвоночник. Полная
неподвижность несколько лет, интенсивное лечение, четыре операции. Только
несколько лет назад он сделал попытку подняться. Потом снова лечился. Сейчас он
уже передвигается, но вынужден пользоваться палкой.
— Понятно. Как это случилось?
— Тогда было неспокойное время. На них напали в дороге. До
сих пор не установлено, кто именно. Возможно, это было подразделение,
специализирующееся на изъятии секретных документов бывших спецслужб. Возможно,
действовали китайцы, которые были очень активны в тот период. Возможно —
американцы. Или западные немцы. Кто угодно. Может быть, это была даже другая
группа восточных немцев. Или наша военная разведка, которая узнала, что
готовится операция по ликвидации документов, и решила нанести упреждающий удар.
Мы ничего не смогли узнать. Группа Хеелиха проводила работу по нашему заданию.
И нашим сотрудникам, прибывшим на место, достался только сожженный
микроавтобус, убитый Хеелих и тяжелораненый Шилковский, который, придя в себя,
не смог сказать ничего определенного. Вот и вся его история.
— Невеселая, — сказал Дронго. — Это тот самый агент, который
находится в России. Кажется, вы назвали именно его.
— Да, — кивнул Осипов, — он сейчас в Москве.
— С ним можно поговорить?
— Конечно. В идеале было бы лучше, если бы вы поговорили с
каждым из них. Нам важно выяснить, кто мог выйти на Барлаха и у кого сейчас
находятся копии документов.
— Я не совсем понимаю. Группа Хеелиха готовила документы к
уничтожению. Если на них напали, когда они были в пути, то все документы должны
были похитить нападавшие.
— Нет. Дело в том, что на них напали, когда они возвращались
после встречи с нашим представителем. У них с собой документов уже не было. Но
нападавшие не могли этого знать. Отсюда мы и сделали вывод, что это Нигбур.
Только он не знал, что документы уже были сданы нашему представителю. Он и Вайс
остались в здании «Штази», пока остальные перевозили документы. Мы изменили наш
план в самом конце на случай, если среди сотрудников Хеелиха окажется
предатель. И он действительно был среди них. Но документы они уже передали. Это
точно.
— Тогда мне непонятно, почему вы подозреваете одного из этих
людей?
— Документы, которые они перевозили, были сверх секретными.
О них практически никто из посторонних знать не мог. Вы ведь понимаете, что в
разведке ни при каких обстоятельствах нельзя составлять списки самых ценных
агентов. Любой, кто заикнется о подобном списке, будет объявлен либо сумасшедшим,
либо предателем. Ни в одной разведке мира такого не допустят. Ни в одной, если
только заранее не известно, что через несколько дней и ваша разведка, и ваша
страна просто исчезнут. Только в этом уникальном случае могут быть заготовлены
подобные списки, чтобы уничтожить подлинники всех документов и не дать
возможности противной стороне узнать настоящие имена агентов.
— Я, кажется, начинаю разбираться в ситуации, — пробормотал
Дронго. — Вы, очевидно, считаете, что у меня может получиться то, что не
получилось у ваших аналитиков. Вам не кажется, что вы несколько переоцениваете
мои возможности?
— В таком случае вы ничего не найдете, — раздраженно сказал
Осипов, — и мы будем считать, что вам не удалось вычислить этого человека. Я
думаю, вы понимаете, что параллельно с вами будут работать и наши эксперты.
— Не сомневаюсь, — кивнул Дронго, — но, зная некоторые
методы спецслужб, я никогда не поверю, что это единственный вариант разрешения
ситуации. В случае, если информатора вычислить не удастся, вы, очевидно,
рискнете пойти на нарушение ваших договоренностей с немцами. Верно?
Георгий Самойлович поднялся с кресла, подошел к столу, налил
в стакан минеральной воды и залпом выпил. Потом сухо осведомился:
— Что вам еще нужно для выполнения вашей задачи?
— Спасибо, — поднялся Дронго. — Кажется, я получил ответ на
предыдущий вопрос. Когда я могу ознакомиться с досье? Надеюсь, они теперь не
секретные?
— Конечно, нет. Немедленно. Мой водитель отвезет вас. Я
попрошу показать вам все материалы, которые имеют отношение к этому делу. Все
документы восьмидесятых и относятся к спецслужбе страны, которой уже десять лет
не существует. Можете ознакомиться с ними.
— Завтра утром я хотел бы встретиться с Шилковским. Хотя
завтра воскресенье, но мне нужно срочно с ним переговорить. Это возможно?
— Безусловно. Мы с ним много раз беседовали, и вы сможете
прочитать протоколы допросов, если захотите. Еще что-нибудь?
— На понедельник мне нужен билет в Тель-Авив.
— Разумеется. Что-нибудь еще?
— Последний вопрос. Зачем вы меня позвали? Вы верите в успех
или таким образом хотели использовать последний шанс, перед тем как принять
решение о ликвидации всех оставшихся в живых агентов группы Хеелиха?
— Вы же прекрасно знаете, что я не отвечу на этот вопрос.
Что бы вы хотели услышать? Какой ответ?
— Ничего, — ответил Дронго. — Вы уже ответили на все мои
вопросы.
Часть первая
Прошлое.
Восточный Берлин.
8 ноября 1989 года
Он с трудом продвигался по городу. В центре толпились люди —
в ГДР уже вторую неделю шли митинги протеста. Несколько дней назад на
Александр-плац вышло почти полмиллиона человек. Многие из них несли портреты
Горбачева и лозунги на русском языке. Он хорошо понимал русский язык и видел
повсюду эти ненавистные ему слова — «гласность» и «перестройка». Он резко нажал
на тормоз, нервно просигналил. Трое подвыпивших молодых людей чуть не попали
под его машину. У него была советская «волга», и люди обходили машину стороной,
весело улыбаясь.
