Мы выехали из ворот и промчали по улице, пока их карета с вымпелами разворачивалась, а охрана вскакивала на лошадей.
— Хани, ты решила промолчать? — Кошель вывел меня из задумчивости.
— Не в этот раз, — решилась я. — Расскажу.
— С ума сошла? — осведомился Пушок, пальцами расчесывая спутанную шевелюру. — О своих кавалерах лучше не болтать.
— Вот ты и не болтай, — разозлилась я. — А у меня «кавалеров» нет.
— Бедняжка, — меланхолично пожалел младший Беранже, дойдя до затылка.
— И все же…оставлю-ка я вас на улице, — не в тему сказал Кошель, — А то у меня голова кругом. В конце концов, почему я должен жалеть неизвестных мне сутенеров.
Говорил он словно размышляя, но, по моему мнению, скорее поддевал нас, чем высказывал реальное недовольство. Наверное, с его точки зрения наши перепалки с Пушком выглядели… забавно.
— Рамон — сильный противник, — вдруг сказал юный Беранже, становясь серьезнее. Он тоже понял, что пора прекращать спор. Хм, кстати, а как его зовут? Кажется, лэр так и не представился полностью, настаивая на прозвище и с неохотой раскрыв фамилию. — Наши в военной школе считают Балинштока самым сильным противником среди конкурентов. А еще он мстительный. Хани, не знаю, какие у вас там вдруг после турнира закружились дела, но… Говорят, что год назад один из наших в шутку назвал его рыжим, а Рамон это дико не любит…
Я вспомнила темно-багровые волосы, которые Палач тщательно зачесывал назад. Ну уж нет, рыжим он точно не является. Ни намека на морковный, желтый или оранжевый цвет, присущий рыжим от природы. У моего преследователя был очень необычный оттенок волос, который и в глаза-то не сразу бросался. В темной яме турнира он и вовсе казался брюнетом.
— … Так вот, — Пушка потер переносицу, — этот хрен, я про Рамона, поймал шутника, выбрил налысо, избил да запугал так, что тот месяц не мог сказать ни слова, только хрипел. Причем жертва до сих пор категорически отказывается назвать обидчика, но все и так знают. В общем, подумай, Хани, он, конечно, крут, но…
— Да не нужен он мне, — прервала я. — Палач скорее на Ульриха охотится и собирает информацию на всех его людей, а я так, в нагрузку получилась. Сама не понимаю почему он ко мне прицепился. Кошель, я деталями готова поделиться отдельно, понимаю, что тебе будет интересно.
Надеюсь, Тристан правильно понял мои многозначительные подмигивания. Не хотелось бы при Пушке, которого я еще не очень хорошо знаю, рассказывать о планах Его Высочества Алонсо.
— После трактира или завтра, — кивнул офицер, внимательно изучив мое нервное подергивание веком. — На всякий случай просто будь в курсе, что герцог Виго Балиншток считается самым жестким из наставников, сына он учил… весьма нестандартными методами. И я тоже не понимаю, каким образом Рамон оказался на ученическом турнире. Поэтому я совершенно согласен с Пушкой — не рискуй. Я перешлю весточку Скале и решим, что делать.
Кошель естественным образом снова перешел на более дружеский вариант общения, без отстраненного «вы». Значит доверие я вернула, слава богам. Пришлось промолчать в ответ на слова о весточке, не спорить, хоть и хотелось. Но разрушать тонкую нить появившейся легкости я не рискнула.
— Так что насчет трактира? — зато тему разговора поменяю. — Посылка должен был прийти в подозрительное местечко под названием «Красавица и кружка», Гектор говорит, что аристократам там не рады, а вот наемники, скупщики и всякая шушера там чувствуют себя свободно. Владеет заведением парочка по фамилии ДваЗамка. Они то ли брат и сестра, то ли муж и жена.
— Не решили еще, — хохотнул Пушка.
На этом месте карета резко остановилась. Я качнулась вперед и мы едва не столкнулась лбами с молодым Беранже. Хорошо, что оба вовремя успели отшатнуться.
Некоторое время мы тихо сидели и слушали какие-то скрипы, конское ржание, а потом дверца открылась и в нее заглянул Гектор. Еще в Посольстве он отпустил возницу из числа дворцовой челяди и дальше управлял сам. Я заметила, что сюртук на нем уже был вывернут наизнанку, родовые гербы скрылись, зато швами наружу одежда приобрела несколько расхристанный, неухоженный вид.
— Можно выходить, — негромко сказал он. — Я заплатил пару медяков хозяину подворья, чтобы он последил за каретой и лошадьми. Дальше лучше идти пешком.
— Ух, красота! — первым на землю выпрыгнул Пушка. — Это что вон там за вывеска? Неужто цирк? А рядом с ним… бордель? Ого, как все интересно!
Странствующие цирковые группы изредка заглядывали к нам в замок. А о борделе вкратце успела рассказать Пра. И в отличие от любознательного Беранже оба варианта меня не вдохновляли.
— Нечего там смотреть, — сурово сообщила я, спрыгивая с подножки. — Во-первых, и там, и там нужны деньги, чтобы поощрять выступающих. А во-вторых, мы здесь не для этого.
— А в-третьих, — Гектор покосился на внимательно слушающего Кошеля и осторожно откашлялся. — Милые воспитанные лэры не поддерживают мужской разговор о заведениях такого рода.
— Да где найдешь тут этих лэр? — бодро возразил Пушка. — Благородные здесь не ходят. Мы, кстати, кого будем изображать? Наемников?
Настоящим бойцом из всех нас выглядел только Тристан. Стоя на грязном подворье, он ухитрился как-то ловко ссутулиться, подсобраться, так что от него внезапно и сильно повеяло опасностью. При этом ловко сидящая куртка наемника не оставляла сомнений в профессиональных занятиях ее хозяина, а исчерченная шрамами физиономия намекала на равнодушное отношение лаэра к боли. Что любого мага заставит серьезно задуматься.
Гектор рядом с ним смотрелся ветераном, давно ушедшим на покой. Хотя я точно знала, насколько легко мой наставник умеет переходить от медленного сонного состояния к взрыву бросков и ударов. А уж если у него в руках появлялась палка или меч, ух, лучше уносить ноги.
Зато мы с Пушкой, в темных тренировочных костюмах, были не понятно кем.
— Твое лицо, Хани, они могут вспомнить, — вдруг сказал Кошель, когда мы вышли на улочку.
— Я могу искривиться как-нибудь! Или глаза сощурить.
Я попыталась продемонстрировать чудеса маскировки, меняя выражение лица. Оставаться на улице за бортом событий категорически не хотелось, но те, кто охотился за родовой книгой, действительно могли припомнить нашу, пусть и недолгую, но запоминающуюся встречу лицом к лицу в маленькой комнате среди разбросанных платьев и порванных сумок.
— Будешь заказчицей, — вдруг решил Кошель. — Какой-нибудь купеческой дочкой, решившей наказать любовника и специально переодевшейся, чтобы не быть узнанной. В такие заведения постоянно заглядывают граждане с особенными… скажем так — не поощряемые законом интересами, их легко определить по повязкам на лицах.
Он потянул меня за локоть под стену дома, мимо которого мы проходили, стянул со своей шеи черный платок и принялся неумело обматывать им мою голову. Пришлось забрать ткань и быстро закрутить ее на манер плотной вуали.
