И вот сейчас работы подошли к концу.
В жарком парижском августе 1661 года Фуке пришел в салон маркизы — обсудить церемонию открытия невиданного поместья. Маркиза жила во дворце, недалеко от знаменитой площади Вож... Дворец и поныне отлично сохранился. Там устроили музей, но по ночам в особняке по-прежнему тесно от теней прежних знаменитых посетителей. Они собираются в великолепном саду... и если уметь слушать... — Здесь месье Антуан помолчал, потом продолжил повествование. — Маркиза приняла Фуке в Chambre Bleue — в своей знаменитой Голубой гостиной. В огромные окна виден зеленый газон. Бьющий перед домом фонтан умеряет невозможную августовскую жару... Клянусь, я чувствовал жару!
— Мне кажется, вы видите! — сказал голос месье Антуана, и...
Меня ослепило огромное зеркало. В нем нестерпимо-желтым огнем горели свечи в хрустальных канделябрах и стыли голубые корзины с голубыми цветами и вазы голубого фарфора. Маркиза возлежала на голубой софе. Блеск хрусталя, пламя свечей, желтый мрамор статуи Аполлона... И все это колеблется, зыбко дрожит в зеркалах...
Раздался голос месье Антуана, и этот промельк, видение исчезло, растворилось, упало во тьму.
— В тот день Фуке, — продолжал месье Антуан, — пришел пригласить маркизу на праздник в честь окончания строительства замка Во-ле-Виконт. На праздник, о котором говорил весь Париж. Он сказал ей, что торжество, как он смиренно надеется, не оставит маркизу равнодушной.
— Я слышала, вы пригласили Его Величество, — ответила маркиза. — Я предпочитаю посетить ваш шедевр... в другой раз. Ибо в этот раз вы будете заниматься только королем, а я люблю, когда занимаются только мною.
Когда Фуке уходил, она сказала, вздохнув: — Мой милый друг, и охота вам дразнить его самолюбие. Как странно, вы, умнейший человек, не понимаете нашего повелителя.
Но Фуке только улыбнулся, поцеловал руку маркизы и удалился.
Безумец и вправду готовил невиданные торжества, которые должны были потрясти Париж. Со всеми подобающими реверансами он пригласил на празднество Его Величество.
Но его приглашению не хватало той дозы униженного, откровенного раболепства, которое быстро стало общим, хорошим тоном при дворе. Фуке не пожелал освоить этот новый придворный язык, он хотел сохранить «осанку благородства». Но визита короля он ждал с нетерпением. Этот визит покончил бы с откуда-то возникшими слухами о недоброжелательстве к нему монарха. Кроме того, вместе с королем должен был присутствовать двор, и она... мадемуазель Лавальер! Ему очень хотелось, чтобы она увидела блеск и могущество того, кого отвергла. Понимал ли он, как все это опасно? Понимал, но...
Баловень судьбы, привыкший жить, как хотел, он так и не понял, как надо жить при сильной Власти.
Всю неделю накануне торжества в поместье Во-ле-Виконт и в окрестных деревнях тайно появлялся Кольбер, переодевшийся крестьянином. Он разузнал, что целых три окрестных деревни были куплены Фуке и переселены, чтобы олигарх смог расширить свое поместье. 20 000 щедро оплаченных рабочих трудились на строительстве, баснословные суммы были выплачены великим мэтрам «команды мечты». К концу недели на столе короля лежал отчет Кольбера. 18 миллионов 180 тысяч 600 ливров должен был стоить этот шедевр, мелочно подсчитал Кольбер...
— Однако нам пора, — прервал свой рассказ месье Антуан, и с лукавой усмешкой спросил: — Который сейчас час?
Я посмотрел на часы и похолодел: стрелки не сдвинулись... На часах было по-прежнему две минуты одиннадцатого.
— Как видите, если раньше время летело, то теперь оно будто исчезло... Дело в том, что я передал вам свои мысли мгновенным потоком. Этим искусством владел граф Сен-Жермен, обожавший передавать таким путем свои длинные рассказы торопившемуся собеседнику.
Я молча тупо смотрел на часы!
Мы вышли. У подъезда стоял все тот же прозаический автомобиль «Ауди». («Подобные господа должны передвигаться исключительно на метле».) Я только успел подумать об этом, как месье Антуан уже засмеялся и погрозил мне пальцем.
Мы сели в автомобиль. Всю дорогу месье Антуан молчал.
Мы остановились у главных ворот... Это был классический замок с тяжелыми шлемами крыш, окруженный рвом, этакая иллюстрация к сказкам братьев Гримм. Фронтон замка был затянут полотном, шла реставрация.
— Я давно не был здесь, — сказал месье Антуан, — и не знаю, сохранился ли под полотном герб Фуке. Тогда этот герб был на фронтоне, и король смог его увидеть. В гербе Фуке — белка. (Белка по-французски фуке.) Под белкой каменной вязью запечатлен гордый девиз суперинтенданта: «Куда я не взберусь!» Существует ли в мире высота, куда не сумею взобраться?! Как плохо читал Библию самоуверенный месье Фуке. В этом дерзком девизе — вызове судьбе — уже было зашифровано его будущее. Ибо в Святой книге есть ответ на тщеславный крик гордеца: «Но хотя бы ты, как орел, поднялся высоко и среди гнезд устроил гнездо свое, то и оттуда Я низрину тебя, — говорит Господь».
В замке был теперь музей... В музее был выходной, однако месье Антуана ждали. Вышедший нам навстречу служитель молча повел нас в замок. Мы шли по двору, мощенному тем самым булыжником, по которому ступала нога господина Фуке и его знаменитых гостей, приехавших в тот торжественный день. Служитель открыл двери замка, и мы вошли в залитое солнцем пространство зала.
Это был огромный круглый зал-салон. Вдоль стен на подставках построились копии античных скульптур — мраморные бюсты римских императоров. Стеклянные двери в парк были открыты, и бесконечная даль парка сливалась с салоном.
Месье Антуан, будто описывая много раз виденное и даже надоевшее ему зрелище, как-то небрежно торопливо объяснял:
— Этот космогонический зал задуман самим Фуке. Олигарх назвал его «Дворцом Солнца». Мраморные барельефы... вы видите их под куполом. — И он показал наверх, на мраморные мужские и женские полуфигуры, как бы распятые под потолком. — Они символизируют круг времен года... Внизу на полированном каменном полу осталась разметка — это банальные солнечные часы. Вся это космогония задумана Фуке ради изображения в центре купола... Здесь в самой выси должен был парить бог солнца Аполлон, символизирующий забравшегося на небеса безумца Фуке... Так что предупреждение Святой книги становилось буквальным. — И месье Антуан еще раз медленно повторил: — «Но хотя бы ты, как орел, поднялся высоко и среди звезд устроил гнездо твое, то и оттуда Я низрину тебя...»
Но великий Лебрен, руководивший работами, не успел написать изображение Аполлона к торжественному дню 17 августа 1661 года. Думаю, к счастью для Фуке. Можно представить, как бы посмотрел его гость — король на Аполлона с чертами Фуке. Впрочем, Лебрен клятвенно обещал закончить зал уже к октябрю, забыв, что будущее не в наших руках...
Итак, 17 августа 1661 года... Великий день обещал быть удушливо жарким. Праздник был намечен на три часа. Но главный вопрос оставался нерешенным. Приедет ли король? Из дворца Фонтенбло, где Людовик спасался от августовской жары, не было пока никаких известий.
