…Мамочкин подошёл к тачанке и скинул в неё «льюис».
– Всё, патронов больше нет. Добил диск. Хорошо, что эти казачки стали разбегаться. А если бы опомнились, да на конях – посекли бы они нас в капусту…
– И у меня патроны кончились. Надо пособирать оружие казаков, да пошарить в повозках, наверняка патроны найдутся. Но если ещё раз нарвёмся на какой-нибудь отряд, нас просто разнесут, – ответил Сергей.
Мамочкин хлопнул парня по плечу:
– Не боись, Серёга, раньше смерти не умрём. Ты ж правильно рассчитал: эти палачи только с безоружными крестьянами герои, а как пули зачикали, так сразу в штаны наложили! Грабить и сильничать – это они мастера. Надо посмотреть, куда они людей повели расстреливать, может, не успели…
Жителей села они нашли в небольшом овраге. Их только начали расстреливать, поэтому убито было всего несколько человек. Когда Мамочкин открыл огонь из пулемёта, а потом его поддержали Васильев и Сергей, казаки, которые привели селян на расстрел, подумали, что их атакуют красные, и моментально исчезли. А люди покорно стояли в овраге и ждали своей участи.
– Что ж вы, мужики, как телки пошли на заклание? Вона здоровые какие! Скрутили бы этих бандитов, ведь всё одно помирать, а так хоть не за здорово живёшь, хоть поквитались бы за своих-то! – упрекнул крестьян Васильев.
– Оно-то може и так, – кивнул пожилой дядька в разорванной рубахе и окровавленной головой. – Так тых казакив багато дуже, посеклы б нас усих.
– Так и так посекли бы, но неужто вот так сидеть и ждать, пока вас тут перестреляют? Вас же много, кинулись бы на душегубов, авось и вырвались бы. Кого-то положили бы, но не всех же! – не выдержал и Мамочкин.
– Да оставь ты их, Петро! Рабская у них душонка! Вот так спервоначалу помещики их давили – не додавили, потом германцы пришли – грабили и убивали, потом банды всякие, петлюровцы, гетманцы. Всю жизнь кланяются да сапоги всем лижут. Тьфу! – сплюнул Васильев.
– Ты, мил человек, не серчай. Ты вон сегодня пришел, а завтра нету тебя. А у нас тут кажный день власти меняются. То красные, то белые, то зелёные, а то и батька Махно, – сказал другой мужик, помоложе, но тоже весь в крови. – У нас семьи, дети, их кормить надо. Хлеб убирать, скот выпасать. Так шо нам воевать несподручно. Хлеб всем нужен – и красным, и белым, и всяким, – говоривший вытер кровь с лица и повернулся, чтобы идти.
– Так вон ваши хаты сгорели, и хлеб ваш спалили бы, если б не мы. А вас кончили бы за милую душу. Так что хлеб растить надо, но и защищать его тоже надо. Его и себя. Свои дома, свои семьи. Вон, винтовки казаков соберите, создайте у себя отряды самообороны. И обороняйтесь, – Васильев решительно махнул рукой и, повернувшись, сказал Сергею: – Вот тебе и классовая сознательность. Как скот, на убой идут, а когда мы к ним приезжаем хлеба просить для голодающего Питера, так не выпросишь. Мы их от беляков защищаем, а они же нам в спину стреляют, махновцы все тут…
Сергей нахмурился:
– Они потому Махно поддерживают, что он за справедливость. Он хлеб не отнимает, скот не реквизирует, не вешает и не расстреливает. Он за крестьян воюет, и они ему потому и благодарны. А что красные, что белые – они в первую очередь отбирают всё.
Васильев в сердцах хлопнул ладонями по бокам.
– Едрить твою маму, а как же воевать-то? Где брать лошадей, фураж? Как снабжать города хлебом?
Сергей улыбнулся.
– Вообще-то, товарищ Васильев, политика – это наука. Что международная, что внутренняя. Реквизиции и контрибуции – это меры военного характера на захваченных у врага территориях. А большевики ведь декларируют освобождение трудового народа. Так на деле получается, что от помещиков они крестьян освобождают, а сами на их место и становятся. Сами у крестьян всё отбирают.
Тут в разговор вмешался и Мамочкин:
– У бедного нечего отобрать, у него нет ничего. Мы у мироедов отбираем, у зажиточных.
– Вот-вот, и сами настраиваете их против себя. А потом в тылу у Красной армии восстания начинаются. И вместо того, чтобы организовать нормальное снабжение армии, приходится отрывать с фронта боеспособные части и посылать их в тыл на усмирение восстаний. А проявленная там жестокость порождает ответную жестокость. Это всё равно как на красный террор ответили белым террором… – Сергей даже стукнул кулаком по бричке.
Васильев примирительно поднял руки:
– Всё, давай оставим наши споры, парень, до лучших времён. Идёт война, здесь сопли распускать недосуг. Потом сочтёмся, как гидру контрреволюции по корень изведём. А сейчас надо к нашим пробираться, одно хорошо – теперь у нас кони есть. Вот на бричке этой и поедем, ежели чего – отобьёмся.
Он обратился к Ивашутину, который в этот момент подошёл к нему.
– Товарищ комполка, надо глянуть по селу, где-то у шкуровцев патроны должны быть, надо запас шоб был. И лошадей своим бойцам подбери. А сестричка ваша милосердная со мной на тачанке пускай остаётся. На конях всем сподручно будет? Думаю, теперь мы за сутки до наших доскачем. Но не ровен час, нарвёмся на казачий разъезд, так что идём, оружие пособираем…
…Командующий 14-й армии Александр Егоров мучительно размышлял над тем, что ему делать в сложившейся ситуации. Армии на самом деле не было. Были отдельные части – полки, батальоны, остатки бригад и сотен, которые откатились по направлению к Киеву после взятия белыми Екатеринослава. И вся эта человеческая масса, которой его назначили командовать, только носила громкое название «армия», а на самом деле численность бойцов едва равнялась дивизии. Собственно, это и была раньше 1-я Заднепровская Украинская дивизия. Теперь она должна превратиться в армию. Вот только ей не повезло с командирами.
Когда создавали дивизию, командиром в неё назначили известного всей Красной армии и всему большевистскому руководству бывшего матроса Павла Дыбенко. Талантами военачальника он отмечен не был – ещё в феврале 1917 года под Нарвой со своими матросами драпал от немцев. Его ещё тогда хотели за дезертирство расстрелять. Выкрутился!
Егоров хмыкнул. Он всегда считал Дыбенко трусом. И кому пришло в голову назначать бывшего левого эсера командиром дивизии Красной армии? Да этому матросу даже хвосты заносить лошадям доверить нельзя. И вот результат!
На посту комдива Дыбенко отличался пьянством, кутежами, а воевал в основном на постельном фронте, не пропуская ни одной юбки. И даже его жена Александра Коллонтай, известная большевичка, не могла сладить со своим молодым мужем. Она пыталась быть с ним рядом и даже поехала за ним на фронт, став комиссаром в его Заднепровской дивизии.
Увы, полководцем матросу так и не суждено было стать – он даже не смог взять Екатеринослав. И если бы не помощь Нестора Махно, Паша город так и не взял бы. Впрочем, с Махно Дыбенко быстро разругался, а позже строчил на него доносы в Совнарком. Вероятно, именно эти доносы сыграли свою роль в том, что Троцкий объявил Махно врагом Советской власти.
