Значит, Хромой – это сапер. А Хруст – тот, второй. Колено хрустит. Сапер хромает. Так, обожди, у кого колено-то больное? Может, стоит обернуться? Наверное. Обернуться и, ну, скажем, глянуть на них. Выяснить, который хромает, это будет Хруст, а сапер – другой, с больным коленом. Хромой, то есть. Его Хромым прозвали, потому что у его приятеля колено болит, так что тот болвану все время помогать должен. Вот только если его так с самого начала звали, его б и в строй не зачислили, верно? Вышибли б сразу из армии или в клерки определили бы. Получается, сапер от заряда вовремя не сумел отбежать, оттуда и имя. Хруст, потому что колено у него хрустит. Разобралась наконец-то. Уф.
Вот только кому вообще нужна лошадь с больным коленом?
– Холодает, сержант.
Хеллиан нахмурилась еще сильней.
– И что я по этому поводу сделать должна – в рожу тебе пернуть?
– Нет. Это я просто так сказал. И еще, Хромой отстает – надо было в фургон его засунуть.
– Ты сам кто такой-то?
– Я Может, сержант. С самого начала с вами.
– Из какого номера?
– Что?
– Номер на двери какой? На улице, где мы с тобой в Картуле жили.
– Я не из Картула, сержант. Я про начало нашего взвода говорил, вот про что. Арэн. Семь Городов. Наш первый марш через пустыню, Худ ее подери.
– Мы обратно в И’гхатан идем? Неудивительно, что так пить охота. У тебя, солдат, там во фляге что – вода?
– Собственная моча, сержант.
– Повезло тебе, что ты не женщина. Когда ты женщина, поди еще помочись во флягу. И’гхатан, значит. Нижние боги, сколько туда можно возвращаться?
– Мы, сержант, не в И’гхатан сейчас идем. Мы… а, не важно. Но уж точно по пустыне. И холодно тут.
– Капрал Нежняк?
– Слушаю, сержант!
– Что у тебя там во фляге?
– Моча!
– Кто нам только все это продает? Гений хренов.
– Говорят, – заметил Может, – квартирмейстер распорядился к хундрильским жеребцам пузыри привязывать.
Хеллиан нахмурилась.
– Пузыри перевязывать? Они ж полопаются. Зачем ему это? А главное – как? Руку, что ли, засовывать прямо в…
– Я не про конские мочевые пузыри, сержант. А такие, вроде бурдюков. Тоже пузыри, только коровьи. Привязывать их к жеребячьим петушкам…
– Ты хотел сказать – к уточкам?
– Что?
– Лошади с петухами не уживаются, а вот против уток не возражают. Вот только утки, они ж с такими пузырями еле двигаться будут. Ты тут, Может, выходит, целую ферму развести успел?
Может наклонился поближе.
– Вы, сержант, меня так просто не одурачите. Но я все равно понимаю, зачем это. Чтобы нас развеселить, верно? Вроде игра такая, одно к другому приставлять, то так, то эдак.
Она смерила его взглядом.
– Значит, по-твоему, я тут дурака с вами валяю?
Он встретился с ней глазами и поспешно их отвел.
– Прошу прощенья, сержант. Не в настроении, да?
Хеллиан на это ничего не ответила. Значит, все зеленым светитесь. И еще все эти камни да осколки, а под ними – пауки. Куча крошечных глазок на голове, и все за мной следят. А я трезвая. Не могу больше делать вид, что их нет.
И таверны не видно.
Хреново все кончится. Очень хреново.
– Ага, вот сейчас слышали? – спросила она. – Гиена, чтоб ее.
– Это Горлорез, сержант.
– Гиену убил? Это он молодец. А Бальгрид где?
– Убит.
– Раздолбай хренов. Я посплю пока. Капрал, ты давай командуй…
– Сейчас спать не получится, сержант, – возразил Дохляк. – Мы на марше…
– Лучшего времени и не бывает. Разбудишь меня, как солнце взойдет.
– Честно это, когда она вот так?
Дохляк хмыкнул.
– Ну, ты про такое все время слышишь. Что ветераны умеют спать прямо на марше. – Он призадумался, потом хмыкнул еще раз. – Я вот только не знал, что она тоже из этих.
– Трезвая просто, – пробормотал Может. – Оно и непривычно.
– Видал, как она с Урбом и Битумом обратно в траншею двинулась? Я было подумал, что уже все, потом ее увидел, и она меня за собой потянула, словно у меня цепь на шее была. У меня и сил-то уже не оставалось – ни у меня, ни у Неженки, – помнишь, Неженка?
– Ага. Ты это к чему?
– Нам уже конец наступил. Когда я увидел, как пал Быстрый Бен, мне все равно что кишки выпустили. Чувствую, что я внутри весь пустой. И тут понимаю, что пора помирать.
– Но тут ты не угадал, – рыкнул Может.
– Я только хотел сказать, что сержант у нас отличный.
Может кивнул, потом обернулся на Хруста.
– Слыхал, солдат? Только попробуй нам все испортить.
Высокий длиннолицый сапер с по-странному широко расставленными глазами неуверенно моргнул.
– Они по моему запасу «ругани» потоптаться решили. Больше у меня нету.
– Мечом-то, что у тебя на поясе, ты орудовать можешь?
– Что? Вот этим вот? Зачем еще? Мы просто маршируем.
С трудом поспевающий за ними Хромой, хрипло и тяжко дыша, проговорил:
– Был у Хруста мешок со взрывчаткой. Так он и мозги туда сложил. Для, это, пущей сохранности. Все вместе и взорвалось, на’руков поразбросав. От него теперь, Может, только пустая черепушка осталась.
– То есть драться не способен? А как насчет арбалета?
– Ни разу не видел, чтоб он его в руки брал. Только почему не способен? Хруст дерется так, что мало никому не покажется.
– Чем? Этим своим дурацким болотным ножом?
– Руками, Может, руками.
– Ну, коли так, то и ладно.
– Мы просто маршируем, – снова сказал Хруст и рассмеялся.
Урб бросил взгляд за спину, на взвод, шагающий в пяти шагах позади его собственного. Ей сейчас нечего пить. Она пробуждается. Делается собою прежней. Но ей, может статься, не нравится, что она перед собой видит. Не оттого ли она и пить-то начала? Урб потер шею и снова повернулся вперед.
Трезвая. И чистый взгляд. Достаточно чистый, чтобы увидеть… хотя интереса-то она никогда и не проявляла. Да и сам-то он – хочет ли и впрямь привязать себя к такой? Которая сейчас поднялась, но потом, скорее всего, снова упадет. Дорожка перед такими, как она, лежит довольно узенькая, и у них еще должно быть желание той дорожкой пройти. А если желания нет, они рано или поздно опять срываются. Без исключений.
Конечно, если Скрип был тогда прав, все это ровным счетом ничего не значит. Они – ходячие мертвецы в поисках того места, где уже можно будет не ходить. А тем временем, если есть хоть какой-то шанс, отчего им не воспользоваться? Вот только она всерьез ничего не воспримет, верно? Ее сама мысль о любви забавляет, и когда он вскроет себя и выложит окровавленное содержимое перед ней на стол – она лишь расхохочется.
