– Я… не знал, что ваш брат умер, адъюнкт…
– Он не умер, – отрезала она и отвернулась.
Ураган негромко выругался. Он сказал что-то не то. Показал собственную тупость, полное непонимание. Прекрасно! Ну и пусть я не Геслер! Пусть я не врубился… Словно ледяное дыхание окатило его.
– Адъюнкт! – Крик заставил ее обернуться.
– Что такое?
Он глубоко вздохнул и сказал:
– Когда мы присоединимся к изморцам и остальным, кто примет общее командование?
Она быстро взглянула на него и ответила:
– Там будет летерийский принц, Смертный меч Серых шлемов и королева Болкандо.
– Худов дух! Да я не…
– Кто примет командование, Кованый щит? Ты и Геслер.
Он пораженно уставился на него, а потом проревел:
– А вы не думаете, что у нее голова и без того распухла? Вам-то не приходилось жить с ним!
Она ответила холодно и спокойно:
– Помни, что я сказала об уязвимости, Кованый щит, и прикрывай свою спину.
– Прикрывать… что?
– И последнее, Ураган. Передай мои соболезнования Свищу. И скажи, если сочтешь нужным, что Кулак Кенеб погиб… смертью храбрых.
Ему показалось, что она очень тщательно подбирала слова. Не важно. Может помочь со всем этим дерьмом. Наверное, стоит попробовать.
– Адъюнкт?
Она подобрала поводья коня и поставила ногу в стремя.
– Да?
– Мы еще встретимся?
Тавор Паран помедлила, и что-то вроде легкой улыбки появилось на ее губах. Адъюнкт запрыгнула в седло.
– Счастливого пути, Кованый щит. – И потом добавила: – Ураган, если вдруг встретишь моего брата… нет, не важно.
С этим она повернула коня и направилась к голове колонны.
Блистиг поехал за ней, следом Рутан Гудд и бывший жрец – впрочем, скорее, его конь сам отправился за остальными. Осталась только Лостара Йил.
– Ураган.
– Лостара.
– Быстрый Бен был уверен, что вы с Геслером живы.
– А теперь?
– А теперь его с нами нет.
Он подумал и улыбнулся.
– Прими все как есть, Лостара Йил. Он считал, что мы живы-здоровы. И был прав. А теперь у меня возникло чувство, что он не так потерян, как кажется. Он же просто змей. Всегда был и всегда будет.
Она одарила его такой улыбкой, что Ураган почти заколебался, но прежде чем успел придумать что-нибудь соблазнительное и, возможно, неприличное, она уже скакала за остальными.
Проклятье! Такие улыбки мне посылают не каждый день.
Нахмурившись, он приказал Ве’гату развернуться и направил в обратный путь.
Охотники и личинки двинулись следом.
Маленькая птичка попыталась усесться на бороду Урагана. Но от его ругательства она с писком прыснула прочь.
Книга третья
На острие копья
И тогда отважный историк
Берет в свои руки ту самую
Жгуче-драгоценную рукопись,
Где монахи строгие тщатся
Уклониться от взмахов бич,
Где через высокие окна
Пепел прежних еретиков
Очистительным ливнем падает.
Так узри же правду, что вышита
Позолоченной тонкой нитью:
По коже этих несчастных
Я, судия лжи, умываю
Руки в бронзовой чаше,
Наполненной белым песком.
Но от губ его летят брызги,
И войска ждет новая притча.
Никогда я не был столь слеп,
Чтоб не чуять глубинной дрожи
Тайных рек в бурлящем потоке
И колючей слезы пера.
Я поведаю вам порядок
Вещей, непоколебимый,
Что каменная стена.
О, избавьте меня от веснушчатых
Кулаков вашего деспота
И гордыни его чистоты.
Я живу в тумане, средь марева,
Где дыханье незримых дарует
Теплоту и уют, чтобы скрасить
Грядущие мрачные дни.
Не отдам свою неуверенность,
Ей укроюсь, под ней так покойно,
Как вам никогда и не снилось.
«Жизнь в тумане»
Готос (?)
Глава восьмая
Того, что нам оставлено,
хватит, только если в порядке
вещей найдется место всему
и ничто не отбросится в сторону,
когда мы шагаем прочь
за пределы дыма и горя
в мир, где нежданно родимся,
открыв глаза внезапному свету.
И затем обернемся с первым вдохом,
чтобы узреть все, нами содеянное,
взглянуть на могилы вдоль дороги,
подобные сокровищницам памяти,
а белый снег впереди не манит
ни единым человеческим следом,
но касание ветерка все же сладко.
Времена года выползают из земли,
путаясь в складках покрова.
Краем глаза я приметил
некую пылающую тайну,
неясные формы в жидком сиянии.
Они отберут у нас все то,
что мы прижимаем к себе;
руки мои, освободившись от тяжести,
сделаются легкими, словно перышко,
нам останутся лишь голоса,
медленно плывущие вниз,
но их нам хватит вовеки.
«Возьми мои дни»
Рыбак кель Тат
Проскользнуть под кулаками этого мира.
Девочку звали Торл. Тихая, с печальным внимательным взглядом. Но сейчас ее вырывающиеся из тучи осколков вопли походили на хохот. Жадные насекомые гроздьями облепили ее глазницы, ныряли прямо в распахнутый рот, а хлещущая из разодранных губ кровь лишь привлекала сотни новых.
Сэддик испустил крик ужаса и отшатнулся, готовый ринуться прочь, но Бадаль выбросила руку и покрепче в него вцепилась. Осколки больше всего обожали панику, в первую очередь на нее и рассчитывали – вот и Торл сперва поддалась панике, а теперь сделалась добычей осколков.
Ослепшая девочка все еще пыталась бежать, спотыкаясь об острые кристаллы, резавшие ее босые ноги. Остальные дети потихоньку двинулись в ту же сторону, Бадаль вгляделась в их бесстрастные лица – и все поняла.
Пусть кулаки молотят, мы ускользнем от них, мы увернемся. Нас нельзя убить, и нашу память – тоже. Мы останемся, чтобы напоминать вам о том будущем, на которое вы нас обрекли. Мы останемся, ведь мы – свидетельство вашего преступления.
