Разве нельзя было так и оставить его там, не способного сопротивляться кукловодам, что всегда слетаются на запах власти – как только они могут быть настолько слепыми, чтобы не осознавать всего абсурда собственных амбиций? Всей жалкой растленности своих мелочных схем? Давайте, привяжите нити к мертвым конечностям и заставьте его подчиняться своей воле.
Мне снились имена тысячи мертвых богов. Произнесу ли я их когда-либо вслух? Обрушу ли имена павших на этот мир – в последний раз? Достаточно ли этого, чтобы почтить память мертвых? Имя, вырвавшееся у меня из груди – произнесенное вслух громко, или шепотом, или криком, – шелохнется ли в ответ душа где-то вдалеке? Познает ли вновь самое себя?
Произнося имя бога вслух – не создаем ли мы его заново?
– Брис.
– Араникт?
– Ты слышал, что я сказала?
– Слышал, любовь моя, и внял твоему предупреждению. Но и ты должна понять, что иногда одиночество – единственное возможное убежище. Одиночество… и молчание.
Он увидел, как сильно эти слова ее тронули, и пожалел о сказанном. Должен ли я возродить бога, назвав его по имени? Заставить его вновь открыть глаза? Чтобы он мог увидеть окружающее нас опустошение, дело наших рук?
Хватит ли у меня на это жестокости? Эгоизма?
Молчание. Кажется, Тавор, я начинаю вас понимать. Нужно ли павшим видеть, за что им довелось умереть, как впустую растрачены их жертвы? Это ли вы имели в виду – с самого начала, – когда говорили про «без свидетелей»?
– А вот теперь заплакал и ты сам – во имя Странника, Брис, что мы все-таки за жалкая парочка. Соберись, прошу тебя, они уже совсем рядом.
Он прерывисто выдохнул и выпрямился в седле.
– Араникт, я не смог бы ее остановить.
– А ты всерьез надеялся?
– Не уверен. И все-таки кое-что я, кажется, понял. Она дает нам молчание, поскольку ничего другого дать не смеет. То, что кажется нам холодным безразличием, в действительности являет собой величайшую степень сострадания.
– По-твоему, это правда?
– Я хочу в это верить, Араникт.
– Что ж, пускай так.
– Знаменосец! – возвысил голос Брис.
Юноша натянул поводья и принял вправо. Догнав его, Брис и Араникт поехали рядом.
Морпехи уже успели спешиться, следом за женщиной и двумя детьми. Женщина средних лет внешностью напоминала оул’данку. Дети были малазанцами, хотя и явно не родственниками друг дружке. Кажется, он где-то видел эту парочку. Во дворце? Не исключено. За спиной у них – полдюжины к’чейн че’маллей, трое несут на спинах седла. Двое оставшихся не такие могучие на вид, но руки у них оканчиваются огромными клинками, третий же, широкомордый и более массивный, безоружен. Пробравшись прямо между ног у ящеров, глазу также явились два ободранных пса. Люди тем временем приблизились к ним.
– Араникт, – негромко произнес Брис, – скажи мне, что ты перед собой видишь.
– Не сейчас, – ответила она хриплым шепотом.
Бросив на нее быстрый взгляд, он увидел, что она разжигает очередную палочку растабака – трясущимися руками.
– Скажи мне только одно. Следует ли летерийскому принцу уступить командование вот этим?
Шипение дыма, и следом – ответ:
– Морпехам? Да, пусть даже и по одной-единственной причине.
– Какой же?
– Лучше им, чем вон тем двоим.
Понимаю.
В пяти шагах они остановились, и первым заговорил бритый морпех. Уставился на штандарт и произнес:
– Значит, все правда.
Брис прокашлялся.
– Король, мой брат…
– …плевать хотел на любые воинские традиции, – кивнул морпех. – Уже по одной этой причине я готов идти за ним куда угодно. А ты что думаешь, Ураган?
Второй морпех нахмурился, поскреб рыжую голову, крякнул.
– А я должен, что ли?
– Что должен? Я только что сказал, болван ты эдакий…
– А я не слушал, поэтому откуда мне знать, Геслер, что ты там такое говорил? Можно подумать, мне не все равно? Было б не все равно, тогда б я, надо полагать, и слушал.
Геслер что-то негромко пробормотал себе под нос, потом сказал, обращаясь к Брису:
– Принц, прошу вас извинить моего товарища за дурные манеры, а впрочем, ему не пять годиков и я ему не папочка, так что если желаете, можете выразить ему все то отвращение, что он заслужил. Мы все здесь именно так и поступаем, верно, Ураган?
– А я тебя не слушаю!
– Принц Брис, что касается отношений подчиненности, предложенных адъюнктом…
– Смертный меч Геслер, я готов удовлетворить ее пожелания.
– А вот мы – нет.
– Все верно, – прогудел Ураган. – Насчет Гесу командовать че’маллями, тут мы не против – у них, знаете ли, запахи все решают. Стоит ему разок пернуть или вроде того, и сразу все клинки наголо, что мне, если задуматься, очень напоминает старые добрые денечки. В казарме вот тоже…
– Все упирается в доверие, – сказал мальчик. Тот из псов, что покрупней, подобрался сейчас к нему поближе. Глаза на его изуродованной морде воинственно сверкали.
Никто не произнес ни слова. Молчание затянулось.
– Тебе следует объяснить подробней, Свищ, – произнес наконец Геслер с мрачным выражением лица.
Брис хотел что-то сказать, но Араникт коснулась его руки и остановила.
– Все упирается в людей, которых она хорошо знает, – сказал Свищ, – только и всего.
– Но мы им жизнь спасли! – воскликнул знаменосец, покраснев.
– Достаточно, солдат! – оборвал его Брис. – Мальчик говорит разумные вещи, Геслер. В конце концов, что ей известно о наших мотивах? Это ее война, и была такой с самого начала. Зачем здесь мы? И почему королева Абрастал так упорно стремится к ней присоединиться? Охотники за костями поставили летерийцев на колени – может статься, мы затаили обиду? И замышляем предательство? Что касается Болкандо, насколько можно судить, хундрилы разорили обширные области государства, пролив кровь подданных королевы. И, заодно с изморцами, по существу подвергли болкандцев откровенному вымогательству.
– А нам-то ей в таком случае с чего доверять? – возмутился Геслер. – Нас выкрали посреди ночи, а теперь у нас собственная армия ящериц. Если по существу, мы попросту дезертировали…
– Никуда я не дезертировал! – заорал Ураган. Меньший из псов поддержал его лаем.
Брис заметил на лице оул’данки признаки растущей тревоги. Встретившись с ней глазами, он произнес:
– Вы, надо полагать, Дестриант?
– Меня зовут Калит, – ответила она, – и я не понимаю, что происходит. В вашей версии торгового наречия есть слова, которых я не знаю. – Она взглянула на Геслера. – Вот он – Смертный меч к’чейн че’маллей. Защитник матроны Гунт Мах. Чтобы выжить, мы должны сражаться. Остались старые раны, старые… преступления. Нам некуда от них деться. Гунт Мах некуда деться. Мы сражаемся и будем сражаться.
