Сейчас она внимательно смотрела на него, и в глазах ее был испуг.
– Долгое время, – продолжал Брис, – мне казалось, что я так и не смогу найти того, кем был раньше, – даже слабого его отголоска. Но затем… случилась ты. – Он покачал головой. – Только что еще я смогу тебе рассказать? И будет ли в том еще какая-то ценность помимо истин, которые мы уже делим друг с другом? Думается, вот это: меня освободили, чтобы я… что-то сделал. Здесь, в этом мире. И кажется, теперь я знаю, что именно. Впрочем, зато не знаю, удастся ли этого достичь. И не понимаю, какая в том… важность. Хранитель отправил меня обратно, поскольку я его единственная надежда. – Он бросил на Араникт быстрый взгляд. – Когда ты сказала, что Тавор верит в этого мальчика, я словно бы заметил отблеск… похожий на мерцание отдаленной свечи сквозь мутную воду… будто кто-то блуждает во мраке. И тогда я понял, что уже видел эту сцену – во сне.
– Кто-то, – пробормотала Араникт. – Твой Хранитель?
– Нет. Но я ощущал мысли того неизвестного – мне снились его воспоминания. Старинный дом, где я уже был однажды, но теперь пустой. Темный и полный воды. Как и у многого другого на океанском дне, время этого дома ушло, цель… была утрачена. Он вошел внутрь, надеясь застать дом таким же, как и прежде, но более всего надеясь на дружескую компанию. Но никого там не нашел. Они его покинули.
– «Они»? В том доме кто-то жил?
– Уже нет. Он тоже ушел оттуда и бродит теперь с фонарем. Я воспринимаю его как мифического персонажа, как последнюю душу, оставшуюся там, на глубине. Одинокий неяркий свет всего того, что у него еще осталось для других. Мгновение… – он провел рукой по лицу, чтобы вытереть слезы, – …света. Облегчения. От невыносимого давления, от тягот, от тьмы.
Они остановились. Она стояла к нему лицом, и глаза ее были полны печали.
– Он манит тебя за собой, Брис? – прошептала она. – Ищет твоей компании?
Он моргнул, потряс головой.
– Я… не знаю. Он… меня ждет. Я вижу свет его фонаря, его силуэт. Все словно волшебное, словно часть мифа. Ждет ли он души утонувших? Думается, что должен. Когда мы теряем опору, не понимаем, где верх, а где низ, – разве не то же случается, когда тонешь? Мы видим свет во мраке и думаем, что поверхность там. Только… это его фонарь зовет нас. Все дальше, вниз и вниз…
– Брис, а ты что должен сделать?
– Я слышу голос внутри себя, – ответил он неожиданно хрипло, горло ему сдавили эмоции. – Все те, кого забрало море – боги и смертные, – все, кто остался… без свидетелей. – Он поднял взгляд навстречу ее широко распахнутым глазам. – Я так же связан, как и адъюнкт, меня тоже ведет за собой некая… цель… как и ее. Возродился ли я, чтобы быть братом королю? Командовать армиями? Я здесь ответом на скорбь своего брата, на его желание, чтобы все стало как прежде? Я здесь, чтобы понять заново, что это такое – быть человеком, быть живым? Нет. Не только за этим, любовь моя. Должно быть что-то еще.
Она протянула руку и легонько коснулась его щеки.
– Мне суждено потерять тебя, Брис?
Не знаю.
Похоже, Араникт увидела этот ответ, пусть и не произнесенный, – поскольку прильнула к нему, словно не в силах стоять, и он обнял ее одной рукой.
Дорогой мой голос. Дорогое мое то, что ожидает внутри меня, – словами мир не изменить. Так было всегда. Ты взбудоражишь тысячу душ? Даже миллион? Словно ил, взбаламученный шагами и отданный на волю бесчувственному течению? Он осядет снова, просто в другом месте.
Твой силуэт, дружище, кажется мне моим собственным.
Твой свет, слабый, мигающий – мы все барахтаемся во мраке, от рождения и до самой смерти. Но ты мечтаешь нас отыскать – поскольку одинок так же, как и любой из нас. Должно быть не только это. Что-то еще.
Ради любви в моих жилах – умоляю, пусть будет что-то еще.
– Не нужно учить меня заповедям нашей веры, сэр!
Сколько всего отдано молчанию, словно это драгоценная сокровищница, хранилище, способное преобразовать собственное содержимое и превратить страхи в набор уверенных в себе добродетелей. Только страхи никуда не делись. Кованый щит Танакалиан стоял перед Кругавой. Вокруг было шумно – пять тысяч их братьев и сестер разбивали лагерь.
Под одеждой по его коже струился пот. Он чувствовал собственный запах – неприятный, кислый, смешанный с ароматом подкольчужника из неотбеленной шерсти. На плечи давила тяжесть сегодняшнего марша. Глаза щипало, во рту пересохло.
Готов ли он к тому, что должно произойти? Трудно сказать – ведь и ему самому, в конце концов, тоже приходится справляться с собственными страхами. Только как долго еще можно откладывать? И какой же момент из всех возможных мне следует считать наиболее подходящим? Миг глубокого вдоха, прежде чем испустить воинственный клич? Это вряд ли.
Нет, я сделаю это сейчас, и, надеюсь, свидетели поймут – все зрело очень давно, и окружавшее меня до сей поры молчание было не моим собственным – она меня туда загнала. И готова загнать туда нас всех – спиной к утесу, вжавшихся в трещины камня.
Железо, а твоя добродетель в чем? Поцелуй остро наточенного лезвия, дождь искр. Кровь струится по клинку, капает на снег. Только этот след за тобой и остается. Танакалиан отвел взгляд в сторону. Повсюду бурлит движение, ставятся палатки, в воздух поднимаются дымные завитки.
– Без Дестрианта нам не дано знать, что с ними сталось.
Он сощурился и снова перевел взгляд на Кругаву.
Смертный меч наблюдала, как семеро братьев и сестер ставят для нее командирскую палатку. Могучие предплечья, которые она сложила на груди, приобрели бронзовый оттенок, казавшийся столь же пыльным, как и окружающая их голая местность. Пряди волос, ускользнувшие из-под шлема, выгорели на солнце и плавали по горячему ветру, словно паутина. Если переговоры с адъюнктом и оставили раны, она этого не показывала.
– Сэр, – ответила она, – командующему Эрекале нерешительность несвойственна. Именно поэтому я и поручила ему флот. Вы же пытаетесь внести неуверенность, полагая, что сейчас для этого подходящее время – и это когда нас ждет серьезнейший вызов.
Дура несчастная, Ран’Турвиан видел, что нам предстоит. А предстоит нам предать собственные обеты. И я не вижу, как того избежать.
– Смертный меч, – начал он, стараясь, чтобы гнева в голосе не было слышно, – мы дали клятву Волкам Зимы. Вместе со своим железом мы обнажим клыки войны.
– На войну мы, Кованый щит, и направляемся, – хмыкнула она.
Когда ты, стоя перед адъюнктом, объявила, что служишь ей и никому больше, что на тебя нашло? Неужели величественность момента подействовала? Бред!
– Мы не могли предусмотреть намерений адъюнкта, – сказал он. – Не могли знать, что она нас так обманет…
Тут она развернулась.
