Эвелина растерянно опустила голову, но тотчас схватила пиджак мужа, надевая его, закутываясь и когда подняла взгляд, увидела протянутую руку. Кристэн помог ей выйти из экипажа, подставил локоть, и пара чинно поднялась по ступенькам крыльца, к распахнутой двери и ожидающему лакею. Всё выглядело так, словно ничего между ними не произошло. И пока муж выслушивал отчёт подоспевшего дворецкого, Эвелина с лёгкой, пусть и фальшивой улыбкой стояла рядом, а после последовала за супругом к лестнице.
Эй до одури хотелось бегом устремиться в свою комнату, закрыться в купальне и дать волю слезам. Но, не проронив и слова, она с гордо вскинутой головой безропотно шла рядом, прошла в распахнутую мужем дверь и замерла на пороге его спальни.
— Раздевайся, — властно произнёс Кристэн, но Эвелина лишь покачала головой:
— Кристэн, давай поговорим, я не могу…
— Молча, Лина! — резко, жёстко прервал её любимый, с лёгкостью подтаскивая кресло к большому, ростовому зеркалу.
Обернулся и сузил глаза:
— Ты не слышала моего распоряжения?
— Я слышала! — процедила Эвелина. Хотелось бы взбрыкнуть, выплеснуть обиду и, развернувшись, покинуть спальню мужа, но знала — не имеет на дерзость права.
Торопливо дёргая ткань, стянула платье, позволяя ему осесть шёлковым пятном у ног. Не успела поднять голову, как услышала от Кристэна:
— И бельё снимай. Ты должна остаться в чулках и в этом великолепном колье. Мой подарок как нельзя кстати в этот вечер, не так ли, дорогая? — язвительность сочилась в голосе супруга, пока Эвелина резкими движениями стягивала трусики. — Свидетельство моей любви к жене, доверия, — продолжал Кристэн, указывая ей на кресло. Молча проследил, как жена, отвернувшись, прошла вперёд, замерла у подлокотника, приказал: — Сядь, Лина, и смотри на себя.
Девушка едва успела присесть, как в комнате взметнулся чёрный туман, который временами потрескивал от серебристых крохотных молний. Именно это и заставило её втянуть голову в плечи и замереть от страха. По грозовой насыщенности эфира, поняла — муж в ярости.
Туманная дымка распалась и превратилась в жгуты, которые обхватили ноги Эвелины, разводя их в стороны, закидывая на подлокотники, зафиксировали её руки, отчего она оказалась раскрыта, беззащитна. С трудом удерживаемый всхлип всё же сорвался с её губ и она, услышав от супруга: «Ну что ты… не надо слёз, милая», — зажмурилась.
— Смотри в зеркало! — сразу же последовал приказ. Резкий, не терпящий ослушания и девушка послушно распахнула глаза, глядя на своё беспомощное отражение.
Дальше происходило то, чего Эвелина и предположить бы не могла — жгуты эфира повинуясь воле Кристэна начали мягко, медленно скользить самими кончиками по её телу. Словно невидимый любовник лаская прикасался к ней. Девушка пыталась повернуть голову, чтобы посмотреть на стоявшего где-то сбоку мужа и не смогла — один из жгутов зафиксировал подбородок, удерживая, не позволяя.
— Вот так, Лина, смотри и запомни на всю жизнь — ты моя! Вся. Твоё тело, твоя душа. Ты вся принадлежишь только мне!
Кончики жгутов настойчивее скользили по телу Эвелины, ласкали грудь, жаля крохотными разрядами шипящей энергии соски, дотрагивались между ног до раскрытых складочек, иногда надавливая на самый сокровенный узелочек. Какой бы стыд и унижение не испытывала Эвелина, как бы ни противилась, но увы — тело предавало её. Дыхание участилось, грудь вздымалась, а между ног пылало и горело, жаждало продолжения странной, страшной ласки.
Стиснув зубы, Эвелина заворожено смотрела на своё отражение, и это ещё больше подогревало вскипающее желание. Не выдержала — застонала и выдохнула:
— Прошу тебя… Крис.
— Просишь? О чём же?
Но Эвелина не ответила, только ещё один стон сорвался с губ, когда кончик жгута, дразнивший лаской между ног, вдруг отодвинулся, выписывая круги рядом с пылающей горошиной клитора.
— Я тоже просил тебя, Лина. Не так ли? — продолжал Кристэн и, если бы Эвелина могла связно думать, услышала — как в его хриплый от сдерживаемого желания голос скользнули нотки горечи. — Ты ослушалась. Ты промолчала, утаила. Но ты должна запомнить, — голос Кристэна налился злостью и в этот момент жгуты приподняли над креслом Эвелину, резко опустили вниз, принуждая встать на колени: — Ты моя! Ещё одно ослушание и наказание тебе не понравится. Ты меня поняла?
Трясясь как от озноба, девушка пересохшим горлом вытолкнула: «Да», — и опустила голову. Ей хотелось продолжения. Стыдилась того, что готова умолять супруга, чтобы он дал ей наконец разрядку, но сдерживалась. Собрав крохи гордости — молчала.
— Ты свободна, Лина, — бесстрастным тоном произнёс Кристэн и жгуты эфира в этот момент растаяли, словно их и не было, отчего Эвелина едва не рухнула на пушистый ковёр. — Иди к себе и не смей прикасаться к своему телу, чтобы получить самостоятельно разрядку. Ослушаешься и будешь наказана. Ты услышала? — равнодушно спросил Кристэн.
Прошелестев требуемое: «Да», — Эвелина с трудом поднялась на подрагивающие ноги и чуть пошатываясь, направилась к межкомнатной двери в свою спальню.
Только упав в кровать и уткнувшись в подушку, она наконец дала волю слезам. Захлёбываясь рыданиями, не слышала, как отворилась дверь и не знала, что муж смотрел на её подрагивающие плечи. Стоял, сжав кулаки, а в глазах плескалось сочувствие, горечь и искорки боли. Не видела — как он качнулся вперёд, готовый наплевав на гордость, на задетое эго, пойти к любимой, утешить. Но всего лишь мгновение длилось эта слабость и Кристэн так же бесшумно, как и вошёл, покинул спальню жены.
Глава 7
Обняв промокшую от слёз подушку, Эвелина устремила невидящий взгляд в окно, за которым моросил дождь. Природа, словно проникнувшись её настроением, вторила девушке, роняя слёзы с неба.
Дыхание Эвелины ещё срывалось на всхлипы и внизу живота немного ныло от неудовлетворённого желания, которое разжёг в её теле муж. И вот за это чувство неподвластной жажды, за то, что не смогла возобладать над своим телом и позорно сдалась под извращёнными, порочными ласками, что стонала, металась и готова была умолять Кристэна, чтобы он продолжил — ей было до жути стыдно.
«Благостные… — всхлипывала девушка, — какая же я слабая! Никчёмная во всём! Я не могу зачать, я страшусь общества, я не умею преподнести себя достойно мужу, и дара у меня практически нет. И сама… сама всё испортила! Я ведь должна была рассказать Крису о встрече с Вистаром, обязана была! Тогда бы не случилось всего этого позора и сейчас… сейчас бы нежилась в его объятиях», — металась Эвелина в самобичевании. Казалось бы, слёз уже не осталось — выплакала, но в горле опять запершило, и по щекам вновь скользнули капельки солёной влаги.
Ей было одиноко. До безумия хотелось с кем-то поделиться, выслушать совет и почувствовать утешающие объятия. Но она была одна. Ни одной близкой подруги у Эвелины не было. Только с камеристкой иногда делилась своими переживаниями, да с нянечкой, но та увы — жила далеко, а с прислугой подобными терзаниями не делятся.
