– Да, конечно. Вполне, – отозвалась я и уставилась в иллюминатор, размышляя о тех делах, которые Влад не включил в свой список.
Но на деле мои планы, которые заключались в поисках информации о Жане и Жанке, пришлось отложить в долгий ящик. Первые месяцы я была занята только домом и семьёй, которая начала делать первые шаги в этом большом шумном городе, которую нужно было обуть, одеть, адаптировать к совершенно новой, другой жизни, несоизмеримой по масштабу с прежней. Мне и самой предстояло узнавать много нового, а как же иначе – я пропустила десять лет жизни любимого города. И я была готова познавать Москву, её жизнь, моду и вкусы столицы снова, пусть даже на первых порах с позиции наблюдателя, а не полноправного члена общества.
Всё лето я промоталась белкой в колесе. В первую очередь нужно было найти садик и класс для дошкольников. Задача оказалась не из простых, поскольку у меня не было знакомых молодых мам, которые могли бы мне что-нибудь посоветовать. Что уж там, у меня вообще не было знакомых в этом городе. Что стало с моими старыми друзьями, я могла только догадываться, да и всё равно связаться с ними не было возможности, а новых мне заводить не полагалось. Поэтому я сама лично объезжала все сады и школы в округе, разведывая обстановку. В самых элитных со мной не особенно хотели разговаривать, то ли потому что моё лицо не мелькало на обложках журналов и экранах телевизоров, то ли мои наряды были слишком невзрачными. Получить хоть какую-то информацию мне удавалось, лишь когда я доходчиво объясняла, что мы с мужем не пожалеем никаких средств на развитие и благоустройство заведения, если остановимся именно на нём. В итоге после долгих скитаний я решила, что подам документы в те места, к которым у меня у самой легла душа, где обстановка показалась мне наиболее уютной и дружелюбной.
Первое время я действительно старалась ничем не выделяться – ни одеждой, ни макияжем, ни машиной. Поскольку я всё-таки ходила по общественным местам, моей задачей было оставаться при этом максимально незаметной. Я ездила на подержанном «Ниссане», хотя лично для меня эта модель так и осталась «новейшей» – именно таковой она была десять лет назад. Что касается моей внешности, эту проблему очень точно охарактеризовал Влад, сказав однажды, что из серой мыши легче сделать приму, чем из меня серую неприметную обывательницу. Я по-прежнему была стройна, кожа смуглая и блестящая, длинные ресницы, выразительные глаза, густые тёмные волосы. Даже когда я для конспирации отпускала длинную чёлку и надевала тёмные очки на пол-лица, выглядела я скорее ещё более представительно и, как сказали бы в моё время, гламурно. Облачалась я преимущественно в чёрные и серые наряды, обычные джинсы, водолазки, юбки ниже колена, на голову наматывала платок, поверх надевала бесформенный плащик. Впрочем, это не мешало мне скупать стопками модные журналы, ходить по модным дорогим бутикам, отовариться в которых я не мечтала даже во времена «золотой» молодости. Мой гардероб уже ломился от дизайнерских нарядов, различных брендовых аксессуаров и обуви. Все эти вещи ждали лучших времён, а пока я красовалась в них только перед зеркалом в пределах шестикомнатной квартиры на Кутузовском.
Я долго не могла найти нужного дизайнерского решения для обустройства этого необъятного, как мне сначала показалось, жилья. Но вскоре поняла, что шесть комнат для семьи из четырёх человек – идеальный вариант. Одна из них целиком была выделена под семейный гардероб. Соня и Андрюша всё ещё спали в одной комнате, но было очевидно, что уже совсем скоро каждому понадобится своё личное пространство, – ведь у разнополых детей собственный маленький мир должен выглядеть абсолютно по-разному. Четвёртая комната – спальня, пятая – гостиная, шестая – гостевая. Именно она и пригодилась нам очень скоро.
Единственными людьми, перед кем Влад разрешил мне открыться, были мои родители. Конечно, иначе и быть не могло. Я представляла, сколько они пережили со дня моего исчезновения, сколько всего передумали. Владу в любом случае не удалось бы удержать меня от визита к ним. Ни одного лишнего дня я бы не позволила их сердцам болеть о моей судьбе.
Практически сразу после приезда я отправилась в отчий дом, в трёхкомнатную квартиру на окраине Москвы. Здесь когда-то жила большая дружная семья Рассказовых. Я была третьим ребёнком в семье, двух старших сестер звали Татьяна и Лена.
К тому моменту, когда я окончила школу, семья стала слишком уж большой. Таня, самая старшая из нас, в то время ушла от мужа и вернулась в родительский дом с трёхлетним сыном Стасиком. А тут ещё и средняя, Лена, вышла замуж за одного лимитчика, и мы не успели оглянуться, как он крепко обосновался у нас.
Мне приходилось делить комнату с Татьяной и её сыном. Со временем всё чаще, словно побитая собака, приходил бывший Танин муж, и она – то ли по доброте душевной, то ли от безысходности – никогда не решалась его выгнать. В такие дни я переезжала в комнату к родителям.
В общем, так и не было у меня никакой личной жизни, пока мы вместе с сокурсницей не стали снимать квартирку, – уже после нескольких месяцев работы в журнале. Но всё равно с теплотой и трепетом в сердце я вспоминала о тех временах, когда жила вместе с родными. Хоть мы и были с сёстрами совершенно разными, но почти каждый вечер всем нашим женским коллективом, включая маму, усаживались на кухне за чаем и делились своими сердечными переживаниями, сокровенными мечтами, насущными проблемами. Мужчины в этом доме, включая папу, были тише воды, ниже травы, но при этом я бы не сказала, что они чувствовали себя ущербными или обделёнными. Казалось, они, наоборот, молча наслаждались атмосферой женского тепла и уюта.
Когда я оказалась в шаге от долгого тюремного заключения, то благодарила Бога, что родилась в большой семье и что будет кому поддержать моих убитых горем родителей. Что есть маленький Стасик, в котором они души не чаяли, и что этот жизнерадостный мальчуган не даст им зачахнуть от потрясения раньше времени. Я была рада тому, что ни одна из сестёр, ни Таня, ни Лена, не покинули родительский дом и не дадут почувствовать моим старикам одиночество и тоску. Они и правда были уже совсем немолоды, ведь даже старшая Таня была у них поздним ребёнком.
Когда я уже стояла перед дверью и готовилась нажать кнопку звонка, мои тёплые воспоминания прервала тревожная мысль. А ведь за десять лет я не слышала ничего о судьбе моих близких. Я торопливо отогнала от себя мрачные думы и настойчиво впилась пальцем в звонок. Тот самый звонок, та самая потёртая дверь – уже одно это успокаивало.
Всю эмоциональную нагрузку того, что происходило далее, трудно передать словами. Объятия, всхлипы, сотни вопросов обрушились на меня. Мама, папа, Ленка и даже её неблагополучный муж Витёк по очереди целовали меня, щупали, словно хотели убедиться, что я не мираж, причитали и даже обнимали и целовали друг друга.
Первое, что я удовлетворённо отметила для себя: мама и папа почти не изменились. Я уж и не знала, кого за это благодарить – сестёр, племянника Стасика или их собственную силу характера, но если они и постарели, то совсем немного, не больше, чем положено за десять лет в их возрасте. Пожалуй, это было самое большое моё удовлетворение в жизни, никогда я ещё не испытывала такого облегчения. Мелькнула мысль, что для полного счастья мне не хватает обнять такого же целого и невредимого Жана и как можно скорее, но это потом, об этом я подумаю позже.
