Как-то раньше в Америке было выдвинуто такое же предложение в отношении фрегата «Конститьюшн», «старого отважного корабля», что вдохновило Оливера Уэнделла Холмса на написание горького стихотворения, которое начиналось: «Да, изорвите в клочья его флаг!» Точно так же история с флагманом Нельсона подтолкнула Конан Дойла к тому, чтобы в прессе обратиться к советникам ее величества по военно-морским делам со «смиренной петицией», в которой содержалась убийственная сатира.
Кто говорит, что кошелек нации тощ,
Кто боится исков, обязательств, долгов,
Когда предметы гордости за прошлое
Хотят использовать как денежный мешок?
Если настали мрачные времена, торговля стала вялой,
Если уголь и хлопок не приносят доходов,
У нас есть кое-что еще, что можно заложить, —
Наше славное прошлое.
Есть много склепов, где покоится прах
Государственных мужей и королей;
Есть дом Шекспира, за который можно запросить цену,
И дом Мильтона мог бы принести доход.
А как насчет меча, которым дрался Кромвель?
Или кольчуги принца Эдуарда?
Как насчет гробницы саксонца Альфреда? —
Все они пойдут на продажу!
Спокойные и разумные люди могли бы сказать, что все это было чистой сентиментальностью. Деревяшка она и есть деревяшка; ржавая пушка стоила не более своего веса в металлоломе. Что проку от лорда Нельсона, когда после смерти он стал слеп на оба глаза и уже не может больше спасать наши жизни? Ответить Конан Дойл мог бы в духе тех же стихов:
Вам не понять, корыстолюбцы,
Не все на свете продается…
Это было составной частью его философии. Может быть, это и мелкий инцидент. Но он служил предзнаменованием тех проблем, которые должны были возникнуть, проблем человеческой справедливости; это было частью характера, заставившей много лет спустя Кул сона Кернахана сказать, что он скорее согласился бы, чтобы на него с пяти шагов было направлено дуло пистолета, чем вызвать вспышку гнева или холодного презрения со стороны Конан Дойла.
Но он, конечно, не был в таком настроении, когда заканчивался 1892 год. В октябре его любимая сестра Лотти приехала из Португалии и поселилась вместе с ними; он повсюду водил ее и все показывал. В ноябре у Туи родился второй ребенок. Как и надеялся отец, это был мальчик.
После долгих обсуждений они назвали мальчика Аллейном Кингсли, по имени Аллейна Эдриксона в «Белом отряде». На каждое Рождество они любили приглашать повеселиться соседских детей, а доктору Конан Дойлу особенно нравилось наряжаться Дедом Морозом. Но на это Рождество, решил отец Мэри Луизы и Аллейна Кингсли, детям надо устроить особый праздник.
Он провел немало времени, изобретая совершенно необычный маскарадный костюм, который получился настолько страшным и ужасным, что одна из свидетельниц запомнила его на всю жизнь. Он искренне полагал, что это позабавит и развеселит детей, когда импозантно вошел в этом костюме. В результате все, кроме самого маленького, были до смерти напуганы. После этого отец, мучаясь угрызениями совести, весь вечер просидел с рыдающей четырехлетней Мэри, жестами уверяя ее в том, что это страшилище далеко прогнали и больше оно никогда не вернется.
В начале 1893 года, когда новые рассказы о Холмсе публиковались в «Странде», а он уже заканчивал и другие, Артур взял Туи в поездку по Швейцарии. Рейхенбахский водопад грохотал у них в ушах. А ему был нужен этот короткий отдых. Он был изнурен поисками сюжетов, измучен необходимостью рождать все новые идеи; это чувство знакомо каждому писателю, от которого с готовностью ожидают, что каждый раз к определенному сроку он выдаст что-то новое и эффектное. Он не был марионеткой, но его держали за горло мертвой хваткой.
По прибытии домой его просили поехать с лекциями, и это его привлекало. Его привлекало также сочинение пьес. Скоро в «Ватерлоо» намеревался сыграть» Ирвинг, а весной начались репетиции комической оперы «Джейн Анни». Он отдавал предпочтение чтению лекций и театру.
Но до этого перед ним стояла другая задача. 6 апреля 1893 года он сидел с простудой у камина в своем кабинете, лениво почитывая «Гордость и предубеждение», пока маляры красили дом снаружи. Он отложил книгу и стал писать письмо Мадам.
«Здесь все очень хорошо, — говорилось в нем. — Я пишу последний рассказ о Холмсе, после которого этот джентльмен исчезнет и больше никогда не вернется! Я устал от этого имени». Профессор Мориарти ждал у черной скалы; низвергался Рейхенбахский водопад. И со счастливым вздохом облегчения автор убил Шерлока Холмса.
Глава 7
ТРАГЕДИЯ
Читатели еще ничего не знали о том, что над Шерлоком Холмсом нависла угроза смерти, когда в мае 1893 года на сцене театра «Савой» была поставлена комическая опера «Джейн Анни». Это был провал.
«Опера, — писал один критик, посвятивший двадцать шесть набранных мелким шрифтом строк намекам на то, что композитор при сочинении музыки занимался плагиатом, — эта опера — не что иное, как представление для глаз. Хорошенькие девушки в домашних платьях действительно очаровательны; хорошенькие девушки в платьях для игры в гольф; доблестные воины, блистающие в уланской униформе; катающиеся на лодках студентки; и все остальное, что добавляет цвета к их колоритному показу. Что же касается других, кто принимал участие в работе над «Джейн Анни, или Призом за хорошее поведение», то работа менеджера не заслуживает ничего, кроме похвалы».
Отзыв такого рода, напоминающий сильный удар слева, был более тактично сформулирован другим критиком, который подписался как «странствующий актер».
«По завершении представления, — писал он, — были обычные вызовы на бис, на которые не всегда отвечали, и были слышны голоса недовольства».
Барри и Конан Дойл пребывали в подавленном состоянии, но пытались подбодрить друг друга, что им в конце концов удалось.
«Что мне не нравится в этом провале, — сказал Конан Дойл, который вспомнил, как когда-то давно он водил Элмо Белден в «Савой» на постановку «Терпения», — это то, что ты чувствуешь, что тебя кто-то поддерживал, а потом его подводишь. Так оно и есть».
К этому он не стал добавлять (если не считать письма Мадам), что не может взять на себя большую долю ответственности за этот провал, поскольку он внес в написание оперы слишком небольшой вклад; если бы постановка была успешной, отметил он, он разделил бы ее триумф. Но мог ли он писать для сцены? В тот момент, как казалось, перспектив на постановку «Ватерлоо» было немного. Труппа Ирвинга в «Лицеуме» после блестящего сезона, во время которого поставили «Генри VIII», «Короля Лира» и «Бекета» Теннисона, уехала в Америку на гастроли, которые должны были продлиться до весны. Тем не менее у него оставалось множество интересов, даже помимо поездки с лекциями об английской литературе, которая должна была начаться осенью.
