Но лишь по прошествии какого-то времени его мысли стала забавлять ироническая комедия этих выборов. Если бы не плакаты, он бы одержал победу: он это знал и негодовал по этому поводу.
В то время он, конечно, мало понимал в политике. Он не знал о том, что в ней все средства хороши. Он и не догадывался, что избиратели, если использовать их доверчивость и неосведомленность, могут сделать даже больше, чем нанести поражение кандидату в парламент — они могут лишить своего места даже величайшего государственного деятеля, к которому они обращались за защитой, когда над ними нависала опасность. 25 октября, когда Конан Дойл вернулся в Лондон, он председательствовал в клубе Пэлл-Мэлл, где выступал с речью двадцатишестилетний молодой человек, который тогда был только что избран в парламент. В качестве специального корреспондента этот молодой человек побывал в самом пекле бурской войны. Звали его Уинстон Черчилль.
Однако было много и литературных, и внутриполитических проблем, которые заставили эдинбургского кандидата забыть о выборах. Правительство юниони-стовтори уцелело в результате выборов и продолжало находиться у власти. Туи вернулась из Неаполя и приехала в «Андершо». Там же были и дети. Хотя официальной капитуляции буров еще не произошло, издательство «Смит, Элдер энд Ко» выпустило его историческую работу «Великая бурская война», чтобы отличить этот конфликт от менее крупного, имевшего место в 1881 году. Первое издание этой исторической работы заканчивалось захватом в сентябре Восточного Трансвааля и бегством президента Крюгера в Европу.
«Воображаю, какая буря рано или поздно разразится вокруг меня, когда думаю, как я свободно обошелся с некоторыми из наших важных персон, — писал Конан Дойл. — Буду это приветствовать». Так случилось, что «Великая бурская война» угодила и друзьям, и противникам. В чем причина? Он не зря изучал стиль Маколея в написании исторических произведений. В них была такая же абсолютная ясность, которая не заставляла читателя путаться в клубке и в замешательстве гадать, кто есть кто и кто что делает. Эта ясность была той основой, на которой держалась достоверность книги.
При обсуждении каждого спорного вопроса он сначала излагал позицию одной стороны, а затем другой. Его доводы в защиту дела буров были настолько сильны, что буры выступили с хвалебными отзывами о книге. Что же касается путаницы и неразберихи первых битв, он с такой скрупулезностью взвесил все за и против в том, что касалось некоторых командиров, что при первом чтении даже не заметишь между строк их горького осуждения.
Опубликованную в «Корнхилле» статью «Несколько военных уроков» он использовал в качестве заключительной главы. Она была опубликована более чем за месяц до выхода книги; и это действительно вызвало бурю.
Да, почти все армейские реформы — в артиллерии, кавалерии и пехоте, — которые он предвидел в 1890 году, стали кошмарной необходимостью еще до истечения двух десятилетий после этого. Да, его поддерживали большинство органов печати и некоторые из военных, включая, как выяснилось, лорда Робертса. Но общепринятое мнение о нем выражалось в чем-то между гневом и своего рода горестной жалостью, как это можно понять из высказываний подполковника Ф.Н. Мода.
«Безусловно, несколько поспешно делать вывод, — писал Мод, — что дни сабель и копий закончились, потому что местные условия вмешались в эту кампанию таким образом, что это мешало проведению кавалерийских атак… Преимущество сабель и копий в действиях кавалерии состоит в том, что тяжелое ранение сразу же выводит человека из строя. Но человек может быть смертельно ранен пулей, выпущенной из винтовки или револьвера, и продолжать участвовать в боевых действиях на протяжении еще пары часов».
(В те времена они воспитывали настоящих гигантов.)
Правда состоит в том, объяснял подполковник Мод, что никакая пехота, вооруженная магазинными винтовками, не могла выстоять против наступающей кавалерии, вооруженной саблями. Можно изрешетить кавалериста пулями, но он будет продолжать скакать и наносить удары саблей. Вы даже не сможете остановить лошадь после того, как с нее упал всадник. Вот почему, полагал он, были изобретены разрывные пули, хотя они и не применялись: «И к ним надо будет вернуться, если мы не хотим, чтобы наших пехотинцев перебили как свиней при первом же столкновении с европейской кавалерией».
Мы не высказываем здесь предположения о том, что доблестный подполковник был лунатиком. Он был просто военным экспертом. Действительно, как он заметил, его можно даже считать в какой-то степени современным человеком: он соглашался со многими взглядами Конан Дойла. Но он должен выразить несогласие с этими новыми утверждениями о необходимости укрытия от артиллерийского или ружейного огня. Тут была важна, сверхважна строевая подготовка.
В ходе такой подготовки пехота учится вести наступление и не открывать ответный огонь, пока достаточно не приблизится, чтобы с уверенностью поражать цель. Без строевой подготовки пехотинцы вообще не могли бы продвигаться вперед.
В бумагах Конан Дойла нет ответа на эти заявления. Но об ответе можно догадываться, хотя нет сомнений в том, что он действительно недооценивал важность строевой подготовки.
До Рождества он создал свой стрелковый клуб «Андершо». Народ туда повалил, несмотря на отрицания экспертами того, что гражданские стрелки могут представлять какую бы то ни было ценность в случае вторжения. Члены клуба в широкополых шляпах, на которых красовались металлические буквы U.R.C.
[7], наводили ружья на цели с расстояния шестисот ярдов. Находясь в своем кабинете, где ему теперь помогал секретарь, Конан Дойл слышал раздававшиеся время от времени хлопки винтовочных выстрелов. Появление секретаря, хотя тот и освободил его от какой-то работы, казалось переменой в сторону излишества.
Перемены! Все меняется в этом непостоянном мире!
С осени было известно, что здоровье королевы Виктории пошатнулось. Большинство людей, даже старых, не мыслили себе мира без королевы. Это было подобно тому, как если бы в большом и величественном зале одну за другой задували свечи, оставляя большие пятна темноты на резном орнаменте. Однако выступления прессы были успокаивающими: на Рождество королева, как обычно, уезжала в поместье Осборн на острове Уайт.
Как будто бы мало еще было разных сомнений и неприятностей, но стало ясно, что война в Южной Африке не закончена. Де Вет, Бота и Деларей отвечали дерзкими партизанскими налетами, лорд Китченер потребовал еще тридцать тысяч войск. Конан Дойл, который заказал для Джин Леки специальную обложку для «Дуэта», задавался вопросом, как можно сокрушить партизан в идеально подходящей для партизанской войны стране.
Об этом ему напоминало все. На столе в его кабинете стояла выполненная в тяжелом серебре фигура лорда Робертса, которую ему подарил Джон Лэнгмэн за службу во время эпидемии брюшного тифа. Еще более острые воспоминания рождали письма, которые он получал от пациентов, чьи жизни спас. Самое трогательное письмо пришло от отца молодого канадца, которого он спасти не смог. Рядовой У.С. Блайт умер в разгар эпидемии. Но его отец отнесся к этому с пониманием.
