«Да благословит и да хранит вас Бог за ту благородную работу для наших мальчиков. Слов моих не хватает, чтобы выразить нашу благодарность. Он был моим единственным сыном, я отдал королеве и стране все, что у меня было, и единственное, о чем сожалею, — это то, что не могу занять его место».
Конан Дойл подумал, что это была не просто благодарность ему; как таковая, она бы не имела значения. Но что касается лояльности империи, над которой глумилась немецкая печать, то можно было бы сказать всего несколько простых слов. Год приближался к концу, и он начал небольшой очерк, который был почти потрясающим в своем пророчестве. «Англо-американское объединение» — так он назывался и призывал к гораздо лучшему взаимопониманию между двумя странами; он дополнил этот призыв предупреждением о том, что если эти очень важные отношения не будут установлены по доброй воле, то к их существованию в качестве определенной меры самозащиты может вынудить возможная угроза со стороны России.
Перемены! Сестра Лотти, которая, как она полагала, поехала в Индию всего на несколько месяцев, встретила там капитана Лесли Олдхэма и вышла за него замуж; первое сбивчивое письмо капитана инженерных войск Олдхэма своему предполагаемому зятю было одним из самых милых среди всех, которые он когда-либо получал. Находившаяся в экстатическом состоянии Лотти в сильно подчеркнутых тонах написала Мадам, что Мадам не должна в обращениях к Артуру упоминать о деньгах; но, так или иначе, открытые чеки поступали. Сам же он, когда спала горячка эдинбургского противоборства, написал друзьям в Шотландии, что он не был иезуитским эмиссаром или ниспровергателем чьей-то веры. Его взгляды соответствовали благоговейному теизму: если в тот момент он не мог относиться к Библии как к чему-то, инспирированному свыше, он мог относиться к власти лишь как к такой, какой она была.
Перемены! На календаре был январь 1901 года. Кайзер Вильгельм II, который каждое утро в шесть часов уже скакал на коне, отправился из Потсдама в Берлин, чтобы по шесть часов в день руководить маневрами своих войск. В Вашингтоне президент Мак-Кинли с трудом разбирался с урегулированием кубинских дел. А в Осборне, на острове Уайт, со сложенными на груди руками, очень тихо ушла к принцу Альберту старая королева.
Глава 12
«СЧИТАЮ ТАКИЕ ЗАЯВЛЕНИЯ ЛОЖЬЮ»
Шапка фирменного бланка, на котором было написано письмо: «Отель «Роуз-Дэтчи», Принстаун, Дартмур, Девон»; штамп на почтовой марке: 21 апреля 1901 года.
«Ну, вот я и здесь, в самом высокорасположенном городке Англии, — писал он. — Робинсон и я исследуем болота, чтобы написать книгу о Шерлоке Холмсе. На самом деле думаю, что все получится отлично. Написал уже почти половину. Холмс предстает в наилучшем виде, и этой в высшей степени драматической идеей я обязан Робинсону».
Так начиналась работа над «Собакой Баскервилей».
Но это не первое упоминание книги или даже ее названия. Все началось в марте того же года в небольшом приморском городке Кромере. Всю зиму Конан Дойл недомогал и чувствовал себя уставшим. Последствия эпидемии брюшного тифа продолжали отравлять ему аппетит, он плохо спал. Как он надеялся, несколько дней, проведенные в Кромере, помогут ему поправиться. Помогли, но не так, как он этого ожидал, отправляясь поиграть в гольф со своим другом Флетчером Робинсоном.
Однажды, когда в сырой воскресный день с Северного моря поднялся сильный ветер, они сидели у камина в гостинице «Ройал-Линкс», и Робинсон начал рассказывать об атмосфере Дартмура и его легендах.
Воображение его собеседника разжигала история о похожей на привидение собаке.
Конан Дойл провел в Кромере всего четыре дня. Ему надо было возвращаться в Лондон, потому что он устраивал обед, на котором среди гостей должны были присутствовать майор Гриффитс, Барри, Уинстон Черчилль, автор «Узника Зенды» Энтони Хоуп (Хокинс) и Эдмунд Госс. Но после того ветреного воскресного дня в Кромере он настолько был поглощен рассказанной ему историей, что придумал и вместе с Робинсоном набросал сюжет сенсационной и кровавой повести о девонширской семье, которую преследует призрак собаки.
Были все основания для того, чтобы эта история захватила его. Помнил он об этом или нет, но почти такую же идею ему уже удалось воплотить в своем длинном рассказе «Король лис».
«Король лис», впервые напечатанный в 1898 году в журнале «Виндзор мэгэзин», был, по сути, такой же историей, только с переменой ролей. Это охотничья история, увиденная глазами молодого спортсмена, чьи нервы были расшатаны выпивкой. Семейный доктор, стараясь посильнее припугнуть его, предупреждает, что у него могут быть галлюцинации. Потом молодой Дэнбери едет на охоту в Эскомбе: это кошмарная погоня по кошмарной местности за каким-то лисом, которого никто никогда не видел. Дэнбери остается один в темном хвойном лесу. Все собаки, кроме одной, убежали за добычей, и вот кульминационный момент этой истории.
В ту же минуту какая-то тварь размером с осла вскочила на ноги. Из-за ветвей показалась огромная серая голова с чудовищно сверкающими клыками и острыми лисьими зубами. Собаку на несколько футов подбросило в воздух, она с воем упала и уползла в укрытие. Потом раздался металлический стук, как будто захлопнулась крысоловка, вой перешел в визг, после чего затих.
«Лис» был гигантских размеров сибирским волком из бродячего зверинца. Помимо сюжета, Конан Дойла захватила атмосфера Дартмура. Некоторые места просто вопиют о том, чтобы о них слагались истории. Он никогда не был в Дартмуре. Но рассказов Робинсона было достаточно. В его голове все это носило налет готической сверхъестественности: пустынная местность с уходящими в темное небо скалами, быстро сгущающийся туман, тысячи акров болот, гранитные стены тюрьмы. Еще до отъезда из Кромера Артур сообщал в письме Мадам, что собирается написать «небольшую книгу» под названием «Собака Баскервилей».
«Мурашки побегут по телу!» — добавил он.
Робинсон, отказавшись от предложения о соавторстве, вызвался свозить его посмотреть болота. До конца месяца они оставались в деревне Принстаун, остановившись в гостинице «Роуз-Дэтчи».
В весеннем мраке, который напоминал коричневые краски осени, над их головами маячила тюрьма. В Дартмуре тогда сидела тысяча человек, обвиненных в самых серьезных преступлениях: подонки и сорвиголовы, которые нередко набрасывались с лопатами на охранников. С карабинами и примкнутыми штыками гражданские охранники патрулировали местность вокруг стен тюрьмы и карьеры и всегда были настороже, когда опускался туман. Бунты подавлялись плетьми.
Как он сообщал Дж. Е. Ходдеру Уильямсу, когда он первоначально планировал в Кромере эту повесть, в его замыслы не входило использовать в ней Шерлока Холмса. Но по мере того, как выкристаллизовывались детали, стало ясно, что при всем этом в качестве главного лица должен присутствовать кто-то такой, кто был бы вершителем судеб. «Поэтому я подумал, что незачем заново создавать такой образ, когда он у меня уже был в лице Холмса», — писал он Ходдеру Уильямсу.
Из переписки неясно, начал он писать повесть до отъезда из Лондона или же в принстаунском отеле. Но не вызывает сомнений то, что в гостинице он напряженно работал в промежутках между тем, когда они с Робинсоном в кепках и бриджах бродили по болотам, проходя по четырнадцать миль в день. Они видели болото, которое стало большой Гримпенской трясиной (можно ли представить себе более зловещее название?). С тисовой аллеи сквозь дождь виднелись неясные очертания поместья Баскервилей. Они осмотрели каменные развалины жилищ доисторического человека. В одном из них, в полутьме и в удалении на многие мили от любой дороги, они услышали звук, похожий на стук подкрадывавшихся сапог.
