– Всё? – устало спросила она.
– С этим делом да.
– С этим делом? – нахмурилась Женя.
– Вы думаете, я так просто забуду ваши хулиганские выходки?
– Вы, между прочим, тоже испортили мою вещь.
– Ах да, ваше пальто, – усмехнулся Тамерлан, окинув Женю с ног до головы таким взглядом, что ей стало и вовсе не по себе.
– Вам смешно, а я за него всю зарплату отдала.
– Ну и дура.
– Да что вы себе позволяете, в конце концов? – Женя вскочила со стула, опрокинув его. – Думаете, что вам все позволено?
– Не кипятись. Заводишься с полуоборота, ей-богу. Такая маленькая кнопка, а столько шума.
– Что ещё за «кнопка»? – Женя рвала и метала. – Я, между прочим, историк, доктор исторических наук, доцент кафедры. Я не позволю с собой так обращаться.
– И что же ты сделаешь? – Тамерлан поднялся и оперся обеими руками на стол, слегка наклонившись к Жене.
Он возвышался над ней, как гора. Его явно забавляло все происходящее. Он отлично владел собой, контролируя собственные эмоции. Женя вдруг поняла, что со стороны, наверное, она похожа на Моську, лающую на слона.
– Я…я… – но ничего дельного ей в голову не пришло, чтобы поставить этого невыносимого человека на место.
– Вам, гражданочка, нужно бы к психиатру, нервишки подлечить. Истерите без всякого повода, того и гляди, на людей бросаться начнёте, – Женя видела в его глазах пляшущих чертиков. – И как вы только преподаёте, ума не приложу.
– Не смейте, – она со злостью сжала кулаки. – Хотите привлечь меня за то, что я бросила тот камень? Привлекайте. Сажайте, взыскивайте или что там ещё. Но знаете, что я вам скажу? Я ни капли не жалею. Плохо, что там был всего лишь один камень.
Женя схватила сумку и выбежала из кабинета. Да что же это за следователь такой? Почему он хамит? Почему обращается с ней, как с какой-то девчонкой? Женя могла стерпеть многое, но не стоило сомневаться в ее профессионализме. Этого она не прощала никому.
Только сев в метро, она открыла сумку в поисках мобильного и поняла, что паспорт так и остался лежать на столе у Нургалиева Тамерлана Ниязовича. Нет, туда она больше ни ногой, даже если придётся теперь всю жизнь прожить без паспорта. Такого Тамерлана видеть она не хотела. Не чета он своему знаменитому тезке. Вот кто был поистине велик! И Женя унеслась мыслями во времена давно минувшие, в далекий Самарканд, расцветший в эпоху правления Тамерлана. Она забыла и про паспорт, и про свой гнев на Тамерлана-следователя, и про то, что ей давно пора было выходить. Очнулась Женя от своих грёз, только когда поезд пришёл на конечную станцию. Девушке пришлось перебегать платформу и ехать в обратном направлении.
Глава 3
А! Это снова ты. Не отроком влюбленным,
Но мужем дерзостным, суровым, непреклонным
Ты в этот дом вошел и на меня глядишь.
Анна Ахматова
Женя так и не решилась снова отправиться в управление за забытым у следователя паспортом. Да и он не давал о себе знать, видимо, ожидая, что она сама придет. Зато объявился Макс. Вечером во вторник он нарисовался на пороге ее квартиры с охапкой роз и начал просить прощения, но Жене все это было безразлично. Они познакомились через общих друзей всего два месяца назад, сходили на пару свиданий, но не более того. Макс был обаятельным, начинал ей нравиться, но она ещё не успела влюбиться, поэтому увиденная ею сцена на дне рождения Макса хоть и задела ее женское самолюбие, но не тронула душу. Она забыла о Максе и его свинском поведении почти сразу, как рассказала обо всем случившемся в тот вечер Наташке. Поэтому, когда Макс во всей своей красе появился в дверях ее дома, Женя удивилась. Для неё эта история уже канула в Лету. Он же был намерен получить прощение и продолжить их отношения.
– Жень, брось дуться. Ну выпил я лишнего, ну свалял дурака. С кем не бывает?
– Действительно, с кем?
– Вот видишь, ты же умная девочка, все понимаешь.
– Я уже давно не девочка, но и правда все понимаю.
– Может позволишь мне войти?
Она приоткрыла дверь пошире, впустив его в прихожую, и встала, скрестив руки на груди и облокотившись на закрытую дверь в большую комнату.
– Так и будем тут стоять? Может, сядем и поговорим?
– О чем говорить, Макс? Я не понимаю, чего ты добиваешься?
Женя не лукавила. Она и вправду недоумевала, зачем он пришёл и что ему было нужно. Она уже и имя его почти забыла.
– Значит, все ещё злишься?
– Нет, я и не злилась вовсе.
– Так я прощён? – Макс потянулся, чтобы запечатлеть поцелуй на ее губах, но Женя отстранилась, тут же вспомнив, как он этими губами целовал обнаженную грудь той девицы. Ее передернуло от отвращения.
– Этого не будет.
– Так что ты хочешь, чтобы я сделал? Ты же сказала, что не злишься?
Макс начинал терять терпение.
– Я действительно не злюсь. Но ты мне больше неинтересен.
Макс хмыкнул. Он не привык получать отказы.
– Значит, все? Конец любви? Из-за какой-то ерунды ты ведёшь себя как обиженный ребёнок.
– О какой любви речь? Пусть я и обиженный ребёнок, но это не меняет сути дела. Ты мне неинтересен, – произнесла Женя по слогам.
– Ой, вы только гляньте на неё. Я ей неинтересен. Можно подумать, ты мне очень нужна. Посмотреть не на что, а строит из себя!
Женя даже не могла злиться на него. Макс со своим высокомерием и неоправданной самоуверенностью вызывал в ней только жалость.
– Вот-вот! Посмотреть не на что, веду себя как ребёнок, строю из себя недотрогу и далее по списку. Так чего ты приперся?
– Ты синий чулок, вот ты кто.
– А зачем тогда тебе такой синий чулок? Думал облагородить меня, одарив своим царским вниманием? Благодарствуйте, но проживу как-нибудь и дальше без оного.
– Истеричка и дура. Ты ещё пожалеешь, – Макс выскочил в дверь, которую они так и не успели закрыть.
– Скатертью дорога! – бросила ему вслед Женя.
И что нынче за мужики пошли? Не получают своего и тут же принимаются оскорблять. Женя решила, что, видимо, не видать ей ни настоящей любви, ни нормального мужчины рядом. Кажется, пора окончательно признать себя синим чулком, как выразился Макс, и начать разводить кошек.
Наступил четверг – самый сложный для Жени день, так как занятия у неё длились с утра и до позднего вечера, всего лишь с одним окном в два с половиной часа, когда она успевала спокойно пообедать, а иногда и посидеть с книгой. С 3 и до 9 вечера шли одна за другой лекции. Усталости она не чувствовала, так как не просто любила своё дело – изучение истории было ее жизнью. Она получала истинное удовольствие не только занимаясь научными изысканиями, но и делясь ими со своими студентами. Если другие преподаватели ворчали, когда им ставили вечерние пары, то Женя никогда не протестовала. Ей некуда было спешить, тем более дома ее ждала только пустая квартира. Поэтому, когда кто-то из коллег просил ее поменяться временем занятий, она даже была рада. Ей нравилось работать допоздна, особенно в такие дни, как четверг, когда ее занятие было единственным, а уходила она последней. Она любила тишину коридоров, когда тусклый свет оставался гореть только на первом этаже. После пары она обычно медленно брела на кафедру, оставляла там свои вещи, которые незачем было брать домой, а потом также медленно шла вниз, где к тому моменту оставался один лишь охранник. И только когда поздно вечером она садилась в автобус, усталость будто мгновенно наваливалась на неё, отдавая ноющей болью в ногах от беспрерывного стояния в течение многих часов, из отяжелевшей головы, как будто, вылетали все мысли, и она доезжала до дома на полном автопилоте, даже порой не помня, как пересаживалась из автобуса в метро, а потом одиноко брела темными улицами уже засыпавшего города.
