И снова получилась засада с парламентом. Прежний-то парламент, с которым покойный Яков поссорился, требовал войны с Испанией, и теперь Карл очень рассчитывал, что парламентарии ее поддержат. Он ведь воевать собрался, значит, все будут довольны. Но молодой король не учел (а может, и не знал вовсе), что со смертью короля прекращаются и полномочия парламента, и нужно формировать новый. А новый парламент как раз захотел, чтобы король в первую очередь разобрался с внутренними делами. Карл им: «Дайте денег, хочу со Священной Римской империей воевать и Богемию сестричке-изгнаннице вернуть»; а парламент ему в ответ: «Ты сначала у себя дома порядок наведи. И первым делом отмени договоренности с французами насчет католиков, нечего им поблажки давать, к ногтю их прижимать надо, а не вольницу разводить». Король попытался объяснить, что женился на католической принцессе и должен как-то соответствовать, и снова попросил денег. Парламент возразил, мол, просто так денег не даем, покажите бизнес-план, обрисуйте стратегию, а то вон мы Бекингему денег дали на военный поход, а он все профукал, кампанию проиграл, деньги спустил на ветер. Зачем же мы будем выделять средства некомпетентным военачальникам? Ведь «дать денег» означает ввести новые налоги или увеличить уже существующие, больше парламенту взять денег неоткуда, у него же своего кармана нет. Деньги берутся из государственной казны, а в казне они появляются только от налогов. Ради правого дела и усиления мощи государства – да, можно, а ради непросчитанных авантюр или пошлых увеселений – нет уж, увольте. Карл совершенно искренне недоумевал: почему дерзкий парламент не исполняет его пожелания? Он же только для того и существует, чтобы идти навстречу требованиям монарха! Что такое «парламентская оппозиция» и как с ней управляться, молодой король не имел ни малейшего представления.
Если совсем коротко, то во взаимоотношениях монарха и парламента существовали два камня преткновения: налоги и религия. Эти камни возникли еще при Якове Первом, который искренне считал, что имеет право требовать денег на собственные излишества, и пытался удержать баланс между католиками и протестантами, когда парламент требовал отстаивать интересы протестантов и ущемлять католиков. При Карле Первом камни стали крепнуть, разрастаться и превращаться в скалы, о которые мог разбиться любой корабль, даже самый оснащенный и мощный.
Очередной военный демарш Бекингем снова провалил, испанский Кадис одолеть не смог. К тому же его маман и ее новый муж, отчим герцога, приняли католичество. Нашелся свидетель, бывший английский посланник в Испании, который своими глазами видел и своими ушами слышал, как Бекингем клялся испанскому королю, что принц Карл перейдет в католическую веру. Понятно теперь, на кого обратили свой гнев и народ, и парламент? Причем обратили более чем серьезно: парламент начал готовить импичмент герцогу. Бекингем только посмеивался, уверен был, что кругом зависимый от него король никогда не отдаст на растерзание своего «первого зама». Ну и оказался прав. Карл взбесился. Парламент ему: «Отстрани Бекингема от общественной жизни, убери его с глаз долой», а король в ответ: «Дайте денег, а не то хуже будет». В итоге Карл снова распустил парламент. Милого друга-герцога сохранил, зато оппозицию спровоцировал. Ну не болван ли?
С королевой Генриеттой тоже не все гладко шло. Ей хотелось веселья и танцев, чему она и предавалась с упоением в окружении своих французских придворных и слуг, а общества мужа избегала. Однажды Карл за ней послал, а она не явилась и прислала ответ, мол, не могу, зубы сильно болят. Тогда он не поленился – сам пошел к ней, а там… Танцы-пляски, смех и все такое. В общем, с точки зрения короля, – чистое непотребство. Ну, он и не стерпел, вечеринку прекратил, а королеве велел всю эту шатию-братию отправить домой, во Францию. Королева сопротивлялась, ее «французский двор» тоже, в конце концов пришлось выдворять его из Англии под конвоем. Понятное дело, что обиделась не только королева Генриетта. Обиделся и ее братишка, король Людовик Тринадцатый. Отношения двух стран снова начали накаляться, а тут Бекингем вылез с очередной инициативой: там, во Франции, гугеноты (протестанты то есть) поднимаются против короля-католика, давайте поможем братьям по вере и начнем войну с Людовиком. Вот можно подумать, ему мало было проблем с Испанией! Но Карл Первый повелся на эту авантюру, и в июне 1627 года английский флот отправился в плавание. На Атлантическом побережье Франции стоял порт Ла-Рошель, гугеноты там взяли управление в свои руки, захватили власть и начали борьбу с Людовиком Тринадцатым за свободу вероисповедания. Вот им на помощь и кинул английский король свои войска. Сначала были сражения, потом осада города войсками Бекингема, потом блокада, голод, смерти. Но страдали не только жители, запертые в Ла-Рошели, точно так же страдали и солдаты, которым было нечего есть и которые болели, оставаясь без медицинской помощи. Бекингем просил денег, все глазоньки проглядел, высматривая, не идет ли подмога, не плывут ли им в поддержку корабли из Англии. А они не приплыли… И подмоги никакой не было. Англичанам пришлось снять осаду и отступить. Очередная военная игрушка честолюбивого герцога сломалась… Нет, Бекингем не был трусом, он воевал отважно, самоотверженно. Но глупо. Не умел планировать, не учитывал детали. А дьявол, как известно, кроется именно в них.
И снова король его не только простил, но даже заявил, что виноват вовсе не герцог; виноваты те, кто остался в Англии. Карл решил, что дело с Ла-Рошелью нужно довести до конца, снова собрал парламент и начал требовать денег. Тут уж он в победе не сомневался: не на увеселения же просит, а на святое дело поддержки братьев-гугенотов. Но не тут-то было! Парламент опять вцепился в Бекингема и стал требовать его полного отстранения от государственных дел. Начался новый виток противостояния, закончившийся, как обычно: король прервал работу парламента. Никаких других способов он не знал. Не умел договариваться совершенно, пер напролом.
Ладно, с парламентом он накосячил – дальше некуда, но, может, хоть с Ла-Рошелью что-нибудь выгорит, все-таки честь короля и Бекингема изрядно пострадала, и надо бы как-то подремонтировать репутацию. Англичане-то оттуда убрались, а вот французы остались: войска короля-католика по-прежнему держали в осаде город, захваченный гугенотами. Англия начала подготовку, снарядила флот.
Накануне отплытия, 23 августа 1628 года, герцог Бекингем завтракал в доме одного из капитанов в Портсмуте. Там было немало народу: военные, помощники всякие, депутация от Ла-Рошели, короче, толпа. Во время этой тусовки некий человек подскочил к Бекингему и заколол его ножом. Герцог сумел вытащить нож из раны (а зря, нельзя так делать) и даже попытался задержать нападавшего, но упал и умер. Убийцу звали Джон Фельтон. Он и не пытался скрыться, стоял на месте и сразу объявил, что «это сделал он». Фельтон был участником первого похода на Ла-Рошель, воевал отважно, но, когда попросил у Бекингема, командовавшего войсками, повышения, тот отказал в грубой и оскорбительной форме. Более того, жалованья за ту экспедицию Фельтон тоже не получил. На прямой вопрос Фельтона, как ему жить дальше, Бекингем якобы ответил что-то вроде: «Нет денег на жизнь – пойди и повесься». Намерение убить герцога созрело не сразу, Фельтон долго думал, почитывая разную литературку, в том числе и многочисленные памфлеты, в которых Бекингема называли источником всех бед Англии, а его мамашу, перешедшую в католичество, даже обвиняли в том, что она отравила предыдущего короля, Якова Первого (да-да, и такие подозрения ходили в народе. Надо полагать, ходили небезосновательно, и некоторые историки их уверенно разделяют).
