Маму складывает садовый инвентарь в черное ведро. Хватает совок, недовольно рычит и бросает на землю. Повезло, что у инструментов нет чувств, не то она обзавелась бы кровными врагами. Ворон следует за Маму, переступая по рейкам теплицы. Я почти чувствую, как острые когти царапают дерево. Мы с Кэтлин молча наблюдаем за Маму, словно идет церковная служба и произнести хоть слово – значит грубо нарушить торжественность обряда. Атмосфера в теплице накаляется. Я осторожно отрываю лист с ближайшего лаврового дерева. Совсем маленький. Зеленый кроха. Сминаю его до хруста, а потом подношу к носу и, зажмурившись, вдыхаю.
Когда я открываю глаза, Маму смотрит прямо на меня.
Я не отвожу взгляда, и в конце концов она отворачивается. Но прежде чем покинуть теплицу, Маму быстро хватает что-то в углу. То ли веревку, то ли хвост – я не успеваю разобрать. Наконец за ней закрывается дверь.
– Это было странно, – говорю я сестре в надежде, что Кэтлин различит в моих словах смятение и неприязнь. – Неужели она будет здесь все время околачиваться?
– Мэдлин, – Кэтлин сосредоточенно обрывает и складывает листья, – нам жить в этом замке еще года два, не меньше. Кто-то должен возить нас в деревню. Дай ей шанс. Ты же видела, как ловко она ловит мышей.
– Так она мышь поймала? – спрашиваю я, но Кэтлин не снисходит до ответа, она слишком занята: провожает взглядом нашу новую родственницу.
Ворон (или ворона – сложно определить, когда снизу ничего не болтается) раскрывает крылья и летит за Маму черным лоскутом в сгущающихся сумерках.
На лице Кэтлин проступает восхищение, она произносит одними губами:
– Круто.
– Неужели? – фыркаю я и зарываюсь руками в богатый жирный компост.
Пожалуй, в нем растениям самое место. Сейчас зима, но так они получат все шансы ее пережить. Уж я-то об этом позабочусь. С правильными инструментами и грамотной подготовкой можно добиться впечатляющего результата. Как правило.
Кэтлин показывает мне сложенный лист:
– Смотри, лебедь. Совсем как я. – Она вытягивает шею и встряхивает волосами.
Моя сестра всегда знала, что она красивая. Ну хоть одной из нас повезло. Уверена, уже завтра она найдет в Баллифране одиннадцать друзей. То есть подружится со всей деревней. Не удивлюсь, если ее изберут мэром.
Во внутреннем дворе замка почти стемнело. Мы работаем в теплице, окруженные хищными растениями и суккулентами. Возле каждого – аккуратная табличка с неразборчивой черной подписью. Должно быть, тоже Маму постаралась. Хоть она и ушла, но продолжает мелькать на краю наших жизней. Или, наоборот, это мы мелькаем.
Темные громады гор тянутся к усеянному звездами небу. Кажется, будто кто-то выгрыз кусок мира, оставив лишь кромешную черноту. Прикусив язык, я ровняю землю. Растениям нужно время, чтобы прийти в себя после пересадки. А еще вода и тепло. Рассеянный солнечный свет. Внимание. Забота.
Я смотрю на Кэтлин. Моя сестра – воплощение самонадеянности и бахвальства. Я так хочу, чтобы она была счастлива здесь. Но сомневаюсь, что сама смогу. Не уверена, что буду счастлива хоть где-то. Мы обе знаем, что я не того поля ягода.
– Мэд? – окликает меня Кэтлин.
Ясные добрые глаза, идеальные стрелки. Я зажмуриваюсь. Бесполезно сравнивать нас. В этом нет никакого смысла.
Снова задеваю ногтями руку. Земля и кровь. Как же все странно.
Ракитник
(от отеков, для укрощения собак)
Кэтлин сидит за кухонным столом и заплетает волосы в косичку-колосок. Вчера вечером она накрасила нам ногти. Себе ярко-фиолетовым лаком, мне – серым. Сегодня наш первый день в местной школе. Я ковыряю пальцем клеенку. Во рту кислый привкус. В груди нарастает паника. Отодвигаю чашку с чаем и принимаюсь за уборку. Оттираю белый фарфор от чайных брызг. Кухонное окно выходит в сад. Там Маму склонилась над чем-то маленьким и темным. Издалека не различить: то ли птенец, то ли просто комок земли. Она подбирает находку с отсутствующим выражением лица, выпрямляется, встречается со мной взглядом – и отворачивается. Кто-то трогает меня за плечо, и я вздрагиваю от неожиданности. Мама.
– Давай я помою, – говорит она.
– Не надо. – Меня слегка потряхивает от адреналина. – Я сама.
– Да ладно. Мне же теперь не нужно работать, и времени у меня полно, – улыбается мама.
Мы обе знаем, что она обязательно найдет, чем себя занять. Такая уж она уродилась. Мама работает учительницей начальных классов. Сейчас она решила сделать перерыв, но место в Корке ждет ее, если она вдруг захочет вернуться. Мы с мамой в этом смысле похожи – всегда готовимся к худшему. Вот только она, в отличие от меня, попутно надеется на лучшее. Я бросаю недоеденный тост в мусорное ведро. А Кэтлин улыбается, уминая уже второй.
– Опоздаем! – говорит она. – Лейла будет ждать нас у конца подъездной дороги через десять минут.
Дорога, ведущая к замку, такая длинная, что нам приходится бежать.
Лейла Шеннон – высокая блондинка. Выглядит так, будто явилась из тумана, чтобы станцевать на берегу озера, залитого лунным светом. Для принца, разумеется. Сказочного принца. Мне с ней не тягаться. Она дочь садовника, живет в доме на землях нашего великолепного замка. Во что превратилась наша жизнь?
Лейла машет нам; ладонь с длинными тонкими пальцами напоминает птичье крыло.
– Привет, – говорит она низким голосом.
– Привет, – эхом отзываемся мы с Кэтлин.
Сестра оглядывает ее с головы до ног. Я тоже, но только потому, что в книгах героини, подобные Лейле, раздают волшебные мечи или пророчества. Ее волосы убраны в растрепанный «конский» хвост, стянутый чем-то вроде бечевки. На школьной юбке темнеет пятно.
– У тебя шнурок развязался, – замечает Кэтлин.
Лейла садится на корточки, чтобы его завязать, но даже так она все еще не кажется низкой. Это нечестно. Кэтлин вытягивается, чтобы казаться выше. Принимается расспрашивать Лейлу о школе и деревне, а также о ее братьях. Интересуется, где здесь можно выпить. Я прижимаюсь спиной к холодному камню, прячу руки в карманах пальто и с тоской вспоминаю о кровати, оставшейся в замке. Такой уютной, теплой и безлюдной. Кровати, в которой можно вздремнуть и насладиться одиночеством. Я смотрю на свою потрепанную школьную сумку. Там лежат книга и еще одна, про запас. Одна про эпидемию испанки. Вторая – о пропавших девочках.
Лейла смеется, словно они с Кэтлин планируют уморительное преступление.
– Ты чудна́я, – говорит она моей сестре. – Но мне нравится.
