Она вылезает из кровати, включает настольную лампу и задирает сорочку.
На ее теле багровых отметин больше, чем чистой кожи.
– То, что отрастает, красного цвета, – говорит Кэтлин. – Части, которые он не съел, остались прежними. Я теперь пегая, как лошадь…
Я слышу, как она трется коленкой о простыню.
– Иногда он возвращается. Приходит ко мне во сне.
Что на это ответить? Я не знаю, где Лон. Он может быть где угодно.
– Все ведь случилось прямо в замке. Помню, я думала – я дома. Я у себя дома – и вот что со мной происходит! Странно осознавать, что тут есть тайная пещера для убийств.
– Это же дворец убийств, – напоминаю я.
– Точно. Я сама его так назвала. Маме стоило меня послушать. Нужно было остаться в Корке.
Я обнимаю сестру и притягиваю к себе:
– Я тебя люблю.
Она зарывается носом мне в плечо:
– Я тоже тебя люблю. Очень сильно. А теперь расскажи про Уну. – Она успокоилась, в голосе проскальзывают знакомые нотки, свойственные Кэтлин – любительнице сплетен. – Вы теперь парочка?
И я рассказываю ей о девушке, которую люблю, и о том, что мои чувства не взаимны. Я готова говорить о чем угодно, только не о сделке, которую мне пришлось заключить, чтобы спасти жизнь Кэтлин. Я пока сама не знаю, на что подписалась. То есть я поняла, что мне придется семь лет работать на Маму. Но старая ведьма что-то сказала о моей душе. Что это могло значить?
От тревожных мыслей голова идет кругом.
А Кэтлин уже спит. Я чувствую кожей шероховатость простыней, тепло одеяла… и гуляющий по комнате сквозняк. Поднимаюсь, веду рукой по стене, выискивая, откуда дует ветер. Оказывается, окно чуть приоткрыто. Выдыхаю. Интересно, что нам теперь делать? Жить в замке, надеясь, что за очередной дверью не обнаружится еще одна пещера для кровавых жертвоприношений? Сможем ли мы когда-нибудь расслабиться, помня о том, что здесь случилось? Или вернемся в Корк?
Стоп!
Я же не смогу вернуться.
Я вообще никуда не смогу уехать.
Следующие семь лет.
Что ж, чем скорее начнем, тем скорее закончим.
Сделка есть сделка. Пришло время платить по счетам.
Хурма
(для равновесия)
Спустившись в подвал к Маму, я не стучу, но сразу толкаю дверь. Для меня она по-прежнему не заперта, но входить я не спешу – сперва хочу унять растущий в груди ужас. Я стою на пороге своего будущего. И выбора у меня нет. Я стану ведьмой. В ногах до сих пор чувствуется предательская слабость. Дорога сюда отняла у меня много сил. Делаю глубокий вдох… и делаю шаг вперед.
Когда мы переехали из Корка в Баллифран, я точно знала, что оставила позади. Сейчас я не знаю, что приношу в жертву.
Лампы светят тускло – пожалуй, от свечей было бы больше проку. По углам залегли тени, но здесь все равно уютно. И безопасно. Дом и очаг. Подушки на диване. Маму сидит в кресле. И тут меня пронзает чувство вины, все это время дремавшее где-то на задворках души.
Потому что у ног Маму устроился маленький Кнопка с перевязанной мордочкой. К горлу подкатывает тошнота. Он вырос и уже меньше напоминает меховой комок. При виде меня котенок выгибает спину и сердито шипит. Он помнит, на что я была готова пойти в ту ночь ради Кэтлин. Знает, что в каком-то смысле я не лучше Лона.
Маму перехватывает мой взгляд и легко читает все, что написано у меня на лице.
– Я не знала, что он вернулся, – бормочу я.
– Если бы он умер, обряд был бы завершен. Я не могла позволить этому случиться, – говорит Маму.
– Долго его искали?
Этот вопрос дался мне нелегко. К глазам подступают слезы. Мне невыносимо смотреть на то, что я сделала. И думать о том, кем я стала в ту ночь. И кто я теперь.
– Не слишком. Он пытался сбежать, но был очень слаб. Пришлось его подлечить.
– Как и всех нас.
Я растерянно озираюсь по сторонам. Маму машет мне, чтобы я села на диван.
– Маму?
Она смотрит на меня.
– Спасибо за Кэтлин.
– Ты же знаешь, что она никогда не будет прежней, – говорит Маму.
– Да, ей потребуется время, чтобы прийти в себя.
Перед глазами красные «заплатки» на теле Кэтлин.
Голос Маму врезается в мои мысли:
– Я не об этом. От того, что сделал с ней этот парень, она рано или поздно оправится. А вот то, что мы сделали с Кэтлин – вернули ее с той стороны, – изменило ее навсегда. Я сказала твоей матери, чтобы она приглядывала за ней. Но она не станет, – говорит Маму без тени сомнения.
– Она старается понять. – Я подбираю ноги под себя, устраиваясь поудобнее. Вспоминаю прохладную мамину ладонь на своем горячем лбу. И то, что она сказала, когда я лежала в кровати. – Мой отец…
Она пытается вспомнить что-то, но не может.
– Кто-то поработал над ее памятью – то ли украл часть воспоминаний, то ли запечатал. Все, что связано с твоим даром и даром твоего отца. После всего, что случилось, я отчетливо это вижу. Я предлагала ей помочь, но она отказалась.
– Но что с ней сделали?
– Чтобы ответить на твой вопрос, я должна сперва узнать, кто именно это сделал. И был ли это… А без ее разрешения я ничего в точности сказать не могу. Если я влезу твоей матери в голову, это будет вторжением, и открывшиеся воспоминания станут не только ее, но и моими тоже.
– А как это работает? – спрашиваю я.
– Узнаешь. Я научу тебя, Мэдлин Хэйс. Хэйс – древний род с длинной историей. Ты свой дар не на земле подобрала. И твоя мать должна знать об этом больше, чем знает. Возможно, это была самозащита. – Взгляд Маму устремлен куда-то мимо меня, словно она высматривает что-то или кого-то.
А я снова слышу, как мама повторяла папино имя в ту страшную ночь.
– Она поступила так, как считала нужным. Она хорошая мать, – говорю я. – И если… если мой отец был ведьмаком или колдуном, неужели ради этого нельзя хотя бы попытаться?
– Потому я и предложила свою помощь, – отвечает Маму. – Но боюсь, она не готова впустить меня в свою жизнь больше, чем необходимо. Сейчас твоя мать меня ненавидит. Когда случается беда, люди ищут, кого во всем обвинить. Такова человеческая природа. И нельзя забывать о сделке, которую мы заключили. – Она говорит об этом совершенно спокойно, а ее глаза в тусклом свете ламп снова кажутся голубыми.
